Не поймет Гриша этого в древность уходящего обряда похорон и через два года, когда на Ваганьковском кладбище в Москве, подражая взрослым, он сам бросит горсть земли на крышку гроба матери, совсем еще молодой сошедшей в могилу от сыпного тифа.
Все это мальчик поймет позже, когда вырастет.
А он вырастет… Порукой тому были пророческие аккорды «Интернационала», в котором слова «Это есть наш последний и решительный бой» звучали как клятва и как символ приближения тех светлых далей, за которые сложил голову Илларион Казаринов.
Это было двадцатого марта 1921 года.
Последнюю неделю отпуска Григория молодожены спали в саду, в низенькой глиняной мазанке, которую Галина выбелила изнутри, уставила горшочками с цветами, устелила терпким чабрецом. Одним, без стариков, было раздольнее. Хотя теща с тестем старались угодить во всем зятю, но все-таки… Все-таки первые две недели отпуска, пока они не перебрались в мазанку, Григорий временами чувствовал себя как на сцене, где ему надлежало играть роль степенного мужа. Неловко чувствовала себя и Галина, которой приходилось сдерживать и таить в себе нежность к мужу.
Сегодня Григорий проснулся рано, после вторых петухов, дружно прогорланивших свою утреннюю перекличку от одного конца деревни до другого. Пытался уснуть, но тревожили соловьи. Судя по пению, их было два: один выводил нежные переливчатые рулады над самой мазанкой, спрятавшись где-то в кустах вековой ивы, другой тянул свою колдовскую песнь в соседнем саду.
Прислушиваясь к ровному дыханию Галины, голова которой лежала у него на плече, Григорий раздумывал: разбудить или пусть поспит? «Красотища-то какая!.. Век таких перепевов не слыхал…» — подумал Григорий, но будить не решился.
«Боже мой, чудо-то какое!.. И откуда что берется? Говорят, с виду замухрышистей воробья. А поет-то как!»
Григорий родился в Москве, почти в самом центре столицы, на Арбате. Детство его прошло на шумном Смоленском бульваре, через который в двадцатые годы с раннего утра и до позднего вечера громыхали по булыжной мостовой на своих мосластых клячах водовозы, важно восседавшие на длинных дубовых бочках, покрытых мокрой рогожей. Никогда раньше, до женитьбы, не слышал он, как поют соловьи, хотя знал, что в подмосковных лесах их тьма-тьмущая. Просто не приходилось в пору буйного майского цветения бывать ночью за городом. Зато много слышал и читал он об этой сказочной птице. Ее славили в песнях, о ней слагали частушки, эту чудо-птицу восхваляли в пословицах и поговорках…
