– Могу только гордиться этим! – суровым голосом произнес шериф. – Делал то, что мне подсказывала моя совесть и чего от меня требовал мой долг.
– А я разве говорю что-нибудь против этого? – удивился Сэнди Гук. – Одни грабили и убивали, другие ловили этих грабителей и убивали их. Каждый делал свое дело и исполнял положенное ему от Господа. Но, между нами, я должен признаться, что мне очень жаль видеть вас в плену, сэр.
– Правда?
– Ей-богу. Клянусь честью…
– Честью бандита?
– Ах, боже мой! Не потребуете же вы, чтобы я клялся честью порядочного человека, когда я в самом деле являюсь бандитом? – ответил Сэнди Гук глухим голосом. – Нет, право, хотите верьте, хотите нет, но мне очень жаль, что все сложилось так.
И Сэнди Гук, который казался серьезно взволнованным этим разговором, угрюмо махнул рукой. Потом он обратился к индейцам, окружавшим пленников, говоря:
– Ну, идем! Сахем нас ожидает.
Спешившиеся индейцы окружили живым кольцом пленников и повели их к лагерю Миннегаги. В это мгновение раздался чудовищно громкий взрыв: загорелся порох, оставшийся в большом количестве внутри дупла, в котором скрывались беглецы, и колоссальное дерево, насчитывавшее несколько тысяч лет, тяжко рухнуло на застонавшую при его падении землю. Сотрясение было так велико, что люди, находившиеся уже на значительном расстоянии от упавшего великана, с трудом удержались на ногах. Дерево пылало, образуя колоссальный костер и распространяя вокруг нестерпимый жар. К счастью, оно легло вдоль поляны, и потому пожар едва ли мог распространиться по лесу.
Не обращая больше внимания на пылающее подобно огромному факелу дерево, индейцы привели своих пленников в лагерь Миннегаги, состоявший из полудюжины складных и передвижных вигвамов.
Миннегага, уже знавшая о благоприятном исходе предприятия, ожидала пленников на полянке впереди вигвамов, сидя верхом на белой лошади. Охотница за скальпами была подобна бронзовой статуе. Она закуталась в знаменитый белый плащ Яллы, так что пленникам было видно только ее лицо, обнаженные руки да мокасины, богато расшитые красным и синим шелком и украшенные несколькими скальпами.
Увидев ее, Джон невольно остановился и вздрогнул: Миннегага до того походила на свою покойную мать, что Джону казалась призраком Яллы, вставшим из могилы в песках Занд-Крика, где похоронили ее окровавленный труп после Чивингтоновой бойни.
Сзади Миннегаги, взгромоздившись на седло высокой черной лошади, безмятежно курил свой калюмет молчаливый старик, ее отец.
