Острая лопата разрубила змею на две части, но ни длинный, ни короткий обрубки даже не пошевельнулись. Эта очевидная беспомощность страдающего существа, его явная неспособность даже выразить свою боль, эта медлительность, с которой жизнь покидает принадлежавшее ей тело, привели Камраля в ужас, и в панике он стал рубить лопатой тело змеи. Он почему-то все время метил в голову, но в своем неистовстве никак не мог попасть; голова, невредимая, лежала перед ним, и ее глаз неотрывно смотрел на Камраля. В этом взгляде запечатлелась вся боль, причиненная им несчастному созданию, которое он смертельно ранил в живот и обезглавил. Камраль понимал, что все это ему только кажется и такие мысли приходят к нему из-за напряжения, которое не оставляет его уже целую неделю; он знал, что поддаваться подобным ощущениям опасно. Решив не дожидаться, пока эти чувства окончательно возьмут верх над разумом, он подобрал лопатой кровоточащие куски змеиного тела, отнес их к ограде и выбросил далеко в серовато-зеленое поле озимой пшеницы. Голова змеи описала в воздухе плавную дугу; обрубки тела, вращаясь, летели по сложным траекториям и казались очень тяжелыми. Последним исчез среди стеблей змеиный хвост, и Камраль громко произнес:
— Кончено!
Вечером он обычно выпивал на террасе бутылку красного вина и выкуривал сигару. С этой террасы открывался хороший вид, и Камраль любил сидеть там даже зимой, глядя, как какой-нибудь зверь осторожно выходит из леса. И закаты здесь были не такие, как в городе. Здесь он прямо-таки физически ощущал таинственность небесной механики и бесконечность вселенной. Но для этого ему нужно было остаться одному. Он ни с кем не мог делиться этим чувством. К счастью, жена появлялась здесь не слишком часто, ее мечта о сельской идиллии не сбылась, и она предпочитала акустику концертных залов звенящей тишине вечернего леса. А закаты, которые так любил Камраль, для его жены означали просто скучный и слишком ранний конец дня.
Одиночество было для Камраля чем-то вроде контрастного душа: глядя на небо, он остро ощущал свою микроскопичность по сравнению с просторами вселенной, но именно самоуничижение делало для него возможным опьяняющий духовный взлет. Он, Георг Камраль, чувствовал себя представителем того вида живых существ, который был рожден природой, но сумел с нею совладать силой своего коллективного разума. Раньше силы природы считались столь могущественными, что люди, чтобы сделать их хоть немного доступнее, изображали их богами; теперь эти силы познаны и названы. Природа оказалась смешным карликом; вместе с таинственностью она утратила и свою власть над людьми.
