С остатками рода, Серафим ушел на Русь, но в пути они нарвались на сильный литовский отряд, усиленный литовскими татарами. Короткая схватка закончилась поражением татар. Выжившие в той сече — поступили на службу к победителям. Литвины охотно брали татар на службу. Вот только Серафим, улучшив момент, задушил сторожа и украв лучшего коня из табуна, сбежал и долго добирался до родного княжества кружным путем.
— Ладно, пошли спать, игумен скоро обход начнет, уж нам не поздоровиться, — подвел итог Серафим и повел брата в избу для странников. Монахи расходились по кельям, уже церковный надзиратель проверял, закрыты ли ворота в монастырь, монастырский сторож заступал на службу, а крестьяне, закончив свои дела, спешно отправлялись на боковую. Жизнь в монастыре замерла.
Новокщен [4]татарин Евграф всю ночь глаз не сомкнул. Случайно подслушанный разговор не выходил из головы, но решиться на измену у татарина не хватало духу.
В маленькой келье царил полумрак. Тусклый свет двух сальных свечек едва позволял различить лица собеседников: старца, некогда бывшего князем и сорокалетнего воина в монашеской рясе, внебрачного сына московского князя, рожденного пронской княжной. Грех спрятали от глаз общества, даже сам Пронский князь не догадывался о не праздности княжны, срочно уехавшей на богомолье в Константинополь, а на самом деле скрывавшей свой грех в одном из дальних монастырей. Новорожденного назвали княжеским именем Роман и оставили в обители. Именно красавица княжна послужила причиной благосклонного отношения Москвы к Пронскому княжеству. Московский князь использовал свою страсть на благо своему княжеству. Пронские удельные князья попали под влияние Москвы, оставаясь номинально уделом Резанского княжества.
— Ну? — монах нетерпеливо протянул руку.
Воин отстегнул от пояса деревянный футлярчик и вложил его в протянутую ладонь.
— На словах что велено передать? — монах отвернулся от собеседника, подвигая медный подсвечник ближе к себе и отвинчивая крышку футляра.
— Недоволен царь, — тяжело вздохнув, сказал собеседник.
— Хм…Мало дали? — монах вновь развернулся к собеседнику.
— И это тоже, — покачал головой Роман.
— Неужто старая лиса прознала про Кичима [5]? — на лице старика проявилась нешуточная озабоченность.
— И про Кичима вызнал… — воин утвердительно кивнул головой. — Как вестник прискакал, царь чуть головы нам не по-отрубал.
— Вот собака! — не удержался монах от комментария.
— Так, все одно, рано или поздно, вызнал бы Махметка — послухов у него немало.
