Беспрецедентные меры охраны предприняты с целью защиты совещания особой секретности. Сюда, в Вилейку, вызваны секретари обкомов партии присоединенных к БССР в сентябре минувшего года западных областей.
Собравшимся не разрешено ничего записывать, а лишь запомнить дату и направление своих действий. Если бы циркуляр, оглашаемый Пономаренко, разослали по спецпочте или даже доверили спецкурьерам, то информация каким-то образом — через секретарш-машинисток, жен адресатов — все же просочилась бы. А этого ни в коем случае система допустить не смела.
Вызванные — каждый! — уже дали расписку о неразглашении, сидели плотно вдоль стола, возглавляемого первым секретарем ЦК. На него были развернуты их головы.
Пономаренко чеканил слова:
— «Восьмое апреля тысяча девятьсот сорокового года. Секретарям обкомов партии Пинска. Вилейки. Барановичей. Белостока. Бреста. — Перечисляя, он на каждого устремлял взгляд. — 13 апреля органы НКВД будут производить выселение семей репрессированных польских помещиков, офицеров, полицейских и других. ЦК КП(б)Б обязывает вас определить все необходимые мероприятия по оказанию помощи органам НКВД в проведении операции. Секретарь ЦК.» И моя подпись.
Сидевший за общим столом, но ближе всех к секретарю ЦК, Цанава развернулся к собравшимся.
— Кому что нэ ясно — говорите сейчас.
Долгое молчание прервал местный секретарь:
— Тюрьма у нас, в Вилейке, на 210 заключенных, и частично уже заполнена. А после мероприятия, которое обсуждаем.
— Нэ обсуждаем, а выполняем! — рыкнул Цанава.
— Да, конечно. указание партии.
— Нэ указание, а — приказ!
— Я понимаю. Но, по нашему предварительному учету, арестовать придется девятьсот десять человек.
— В Минск не везите — там своих хватает! — предупредил Пономаренко.
— Чтоб найти мэсто для потенциальных врагов советской власти, у вас есть целых пять днэй, пожалуйста! Все?
Представители остальных областей делиться своими проблемами не решились — уж как-нибудь.
Чтоб разрядить напряжение, Пономаренко обратился к местному секретарю:
— Хозяин, в Вилейке найдется чем попотчевать гостей?
В дверь гостиничного номера осторожно постучали. Кондрат встрепенулся: оказывается, пока пребывал в дреме, глаза наполнились слезами; быстро утер, ткнувшись лицом в подушку, отозвался:
— Да-да, входите.
В двери возник неприметный человек в штатском, попросил:
— Собирайтесь, товарищ Атрахович.
Кондрат знал, куда собираться, но со сна как-то невольно вырвалось:
