И узнал Лантене!
* * *
Воры справляли победу страшными воплями. Разожгли большие костры.
У костров расселись раненые; неугомонные потаскухи уже перевязывали их и натирали мазями.
За столами начался разгул. По площади расставили бочки с вином, которые стремительно пустели. Каждый вокруг стола рассказывал, как стрелял и колол, сколько черепов продырявил…
* * *
В переулке Монторгёй, в переулке Калек дела шли почти точно так же, как и в переулке Спасителя.
Теперь, конечно, долго еще никто даже не помыслит напасть на Двор чудес! Воры наперебой делились мыслями, сколько добра принесет им нежданная победа, одержанная, конечно, потому, что разоблачили Трико.
Рагастен не обнажал шпагу.
Он только ни на шаг не отходил от Манфреда и каждый миг был готов защитить его сталью, столь грозной в его руках.
Когда во Двор чудес ввели великого прево, среди воров поднялся такой гвалт, что, казалось, сотряслись все здания в городе.
Бригадиры и казначеи тотчас окружили Монклара. Если бы не это, с великим прево немедля поступили бы так же, как с его клевретом Трико.
Но старшин здесь почитали.
Под их непрестанные окрики воры попятились, ворча, будто злые собаки, у которых из пасти вырвали кость.
Монклара заперли в кухне одного из домов на площади.
А старшины собрались на совет обсудить, что с ним делать.
* * *
Как только закончилось дело, Рагастен спросил Манфреда:
— А что, цыганка, про которую вы говорили… как ее…
— Джипси? — удивленно переспросил Манфред.
— Да. Вы сказали, я смогу ее повидать?
— Разумеется.
— Так я и хочу…
Удивляясь такой поспешности, юноша поклонился и сказал шевалье, что готов отвести его к старой цыганке.
— Что ж, я прошу вас, — произнес Рагастен с возбуждением, все более непонятным для Манфреда.
«Как? — думал он. — Шевалье знает старую колдунью, которая меня взрастила? А если не знает — что ему от нее нужно?»
Через несколько секунд они уже вошли в жилище Египтянки.
— Матушка, — сказал Манфред, — этот чужой человек желает вас видеть. Очень прошу вас, примите его добром, потому что я многим ему обязан.
— Добро пожаловать ему, сынок, — ответила цыганка.
Рагастен обратился к Манфреду:
— Дитя мое, не будете ли так добры оставить меня с ней наедине? Простите меня…
— Шевалье, — ответил Манфред, — вы мне так приятны и я так вам признателен, что желанья ваши — для меня закон.
С этими словами он изящно поклонился, и Рагастен посмотрел ему вслед, любуясь его стройным станом, благовоспитанной речью, умом, светившимся в его глазах…
