Кто-то в дружеской попойке заметил поднятие стаканов на двоих. И тут же немедленно громогласно объявил следующий тост. Кто не хотел – поневоле выпьешь. Все приятели дружно потянулись со своими рюмками.
Семён закончил говорить, когда все замолчали.
– Париться нельзя, на открытом солнце нельзя быть.
– Бледная кожа слоновьего цвета – признак аристократизма. А ты загорелым и не был никогда, – смягчил пессимизм друга Андрей.
– Пройдёт время, я догоню.
Семён протянул стакан и сильно шлёпнул по рюмке, нависшей над столом, не рассчитав силы. Рюмка в трёх пальцах Андрея чудом выдержала удар. По рюмкам приятелей стакан Семёна напротив, зеницу ока не добирал, не доходил, не доприслонял по ним.
– Будем здоровы!
Несмотря на то, что компания набралась достаточно, гулянки и продолжения банкета не последовало. С важными лицами и громкими выражениями вышли и так же на такси разъехались. Умением не пить в компании, чтобы это оставалось незамеченным, Семён Светлов не владел.
На следующий день в офисе темы обсуждались самые обычные. Само собой вылетело из голов, что была операция, что она имеет какое-то отношение к кому бы то ни было.
Ежедневно сотням людей лечат зубы, удаляют гланды, режут и сшивают части и куски их тел. Это наши будни, повседневность.
Многих друзей, соседей, просто знакомых лиц мы видим в одно и то же время. В какой-то день мы просто не обратим внимания, что человек не прошёл мимо, не поздоровался, не позвонил.
Конечно, позже в голову придёт, осенит. Как, а где человек? Если незнакомый, то из памяти сотрётся. А если он занимает какое-то место в нашей жизни или имеет мало-мальское отношение к нам? Тогда мы непременно зададимся вопросом.
Только это происходит не сразу. И хорошо, что не сразу! А потом поздно. Вот уж удачно складываются обстоятельства. Сколько места для слов, для памяти доброй, для заботы, проявления чувств, не совершённых, чуть запоздавших. Но всё равно – это хорошо, что так! Иначе наговоришь про столько дел, обстоятельств и преград, на которые пришлось бы сослаться, взгромоздив крепостную стену к душе своей. А кому это по нраву вмиг ослепнуть, оглохнуть, не откликнуться на чужую боль и страдания.
Дни повторялись, как близнецы, радуя и огорчая, теша и будоража.
Городские скверы. В каждом из них свой климат. Много зелёных акаций, для детей – джунгли. Колдобина или кочка – засада. Где укатанный в асфальт двор, там скакалки, классики, резиночки процветают. Воображение развивает могущественные баталии, большая лужа во что только не превращалась. Во времена моего детства у подъездов на лавках рассаживались звонкоголосые бабушки, с прокуренными зубами дедушки и чихвостили мир, особенно тех людей, которые не захотели под него прогнуться либо имели особенность думать и говорить не как все. Куда они все делись? Яростный ли спор прервал собрания, или вездесущие распивальщики пива их выжили? Нет, безвозвратно ушло то время. А дворы заросли травой, не стало тех тропинок, по которым мы хаживали.
