Рязанцев расположился ко всем слушателям лицом и старательно делился воспоминаниями словно на сцене Театра одного актёра.
– Фестиваль, – словно включил он слушающих вступительным словом и замолчал, представляя в уме ту самую минуту, о которой собирался рассказать. – Вечерние сумерки. Площадь заполнена людьми. Софиты ярче солнца. За кулисами нависло то самое напряжение, когда чувствуешь нутром, как воздух сотрясается от ожидания, от нервов – всё, выход. Следующий. Следующий. – Он закачал головой сожалея, демонстрируя упадок сил. – А мы, – набрал он воздуха в рот, – так напились ночью, – громко, чуть ли не со свистом, выдохнул фразу, – плавно перешли в утро, похмелились, дотянули до обеда и, – он закрыл глаза, словно поставил точку той пьянке, – только после этого легли спать.
Как и положено рассказчику, он приостановил свой рассказ, чтобы сосредоточиться.
– Через несколько часов вставать на концерт, – как заправский актёр, он сделал испуганное лицо, – а у меня словно кости от мяса отделились. Печень, почки, селезёнка, как холодец-дрожалка, внутри меня сотрясаются. Работают сами по себе, в автономном режиме. Как заправский водитель скажу: двигатель троит.
Разыгрывал или так получилось, но создалось впечатление, что он побледнел.
– Я как подумаю о танцах, меня в пот бросает. А на сцену выходить надо. Моё выступление же никто не отменит. Всё, думаю, пропало. И вот наш выход. Все разминаются, начинают к кулисам ближе сходиться. Стою ни жив ни мёртв. Удары сердца считаю. – Рязанцев приложил руку к груди. Рука волнительно вздрагивала, словно она действительно резонировала от сердечных ударов. – Тук, – его рука вздрогнула. – Жду следующего. Тук-тук, – комментировал он. – Волосы дыбом. Сознанием понимаю: умру. Умру на сцене, а ведь не хочу. – Лицо рассказчика приобрело мученическое выражение. – Цепляюсь за жизнь, – он замер на миг. – Всё, слышу, нас объявляют. Только и понял отчётливо из того: «Ансамбль народного танца „Калинка“». Да ещё «Россия».
Оглядевшись, Рязанцев сделал такое лицо, словно он что-то выискивал. Ни у кого не возникало сомнений, что он пересказывает историю правдиво, в той последовательности, как он и переживал её.
– Смотрю, передо мной со сцены объявитель вышел, в руках – плакат на тонкой палке. Небольшой такой. И надпись: Russia. Я все силы собрал и к нему: спаситель мой, иди-ка сюда, да-да подойди, – пальчиком его подманиваю.
Указательный палец по-свидетельски повторил то же самое движение.
