Для абстрактного пространства характерно не только исчезновение деревьев, удаленность от природы; и не только огромные государственные и военные пустоты, площади-перекрестки или торговые центры, к которым стекаются товары, деньги, автомобили. Его нельзя определить исходя из восприятия. Его абстрактность далеко не проста: она не прозрачна и не сводится ни к единой логике, ни к единой стратегии. Эта абстрактность, не совпадающая ни с абстрактностью знака, ни с абстрактностью понятия, функционирует негативно. В таком пространстве заложено отрицание всего, что ему предшествует и служит ему опорой, – исторического, религиозно-политического. Оно также негативно функционирует по отношению к тому, что в нем зарождается и прорастает, к дифференциальному пространству-времени. В нем нет ничего от «субъекта», и тем не менее оно действует как «субъект»: несет в себе и поддерживает одни социальные отношения, растворяет другие, противится третьим. Абстрактное пространство функционирует позитивно по отношению к своим импликациям – технике, прикладным наукам, знанию, связанному с властью. Более того, оно служит также местом, средой и орудием этой «позитивности». Как такое возможно? Быть может, оно определяется овеществляющим отчуждением: товарная среда сама становится товаром, который продается оптом и в розницу? Не исключено, однако его «негативностью» нельзя пренебрегать, а абстрактное не сводится к «абсолютной вещи». Очевидно, что это абстрактное пространство имеет в высшей степени сложный статус. Поглощая, вбирая в себя прежние «субъекты», деревню и город, оно подменяет собой эти «субъекты». Оно складывается как пространство власти, что в данном случае (возможно) влечет за собой его собственный распад из-за рождающихся внутри него конфликтов (противоречий). Таким образом, имеет место внешний псевдосубъект, безличное, абстрактное «оно», современное социальное пространство – и скрытый в нем, замаскированный его иллюзорной прозрачностью, истинный «субъект», государственная (политическая) власть. В этом пространстве и о нем нет ничего несказанного: все говорится и пишется. Тогда как сказать почти нечего, а переживать тем более. Переживание уничтожается. Над ним берет верх осмысление. История переживается как ностальгия, а природа – как сожаление, горизонт, оставшийся за спиной. Поэтому все эмоциональное, чувственное остается по эту сторону данного пространства, не пропитывая собой символику, и получает название, обозначающее субъекта и его отрицание абсурдной рациональностью пространства: бессознательное.
