— Выходит, он сам хотел на эту должность?
— Конечно, сам. Задание партии выполнял от организации подполья и партизанского движения.
— Не очень сходится, Дмитрий Иванович. Фамилии каждого оставленного для работы в подполье и сегодня есть а архивах райкомов, горкомов, обкомов. А я проверял в райкоме…
— А я не говорю, что его специально оставили. Разве, например, краснодонцев кто-нибудь оставлял? Да таких примеров тысячи.
— Согласен, но надо доказать, что и данный случай из того же ряда. Нельзя же сбрасывать со счетов решение райкома, я читал его, факты убедительные…
— Не читали вы такого решения! — горячо заговорил Панченко. — Нет такого решения. Вы читали выводы комиссии Прохорова, а она ни разу не собиралась.
— Трудно в это верится. К тому же я и с живыми свидетелями беседовал.
— Вот в это, извините меня, трудно верится. Ни один не скажет, что отец предатель.
— К сожалению, говорят.
— Не секрет, кто говорит?
— Бывшие партизаны. Хижняков, например…
— Хижняков?! — загремел Панченко. — Может, еще Чепыжин или…
— И Чепыжин.
— Да знаете, кто они? — Голос стал грозным. — Вот прочитайте…
— Минутку, сейчас прочту, давайте все же по порядку. Вас-то за что исключили? Сын за отца не отвечает.
— Но меня не за отца — за обман партии. Хитро письмо в наш партком было составлено. «Если при вступлении в партию он сообщил, что отец — предатель, и коллектив все же решил принять его, значит, достойный человек. А если скрыл…»
— А вы что писали?
— Писал как есть — замучен в гестапо.
— Да… Сколько же вам тогда было лет?.
Дмитрий Иванович горько усмехнулся:
— Лет не было. Месяцы. Семь месяцев.
После долгой паузы Крылов спросил:
— Письмо анонимное?
— Нет, авторитетнейший человек написал, заслуженный. — В его голосе нескрываемая боль, — Если бы анонимка, думаю, и разбирать не стали бы, ко мне все с уважением относятся. Я — ведущий инженер, моя группа всегда на первом месте… Да все равно я бы доказал, но… — безнадежно махнул рукой.
— Что же помешало?
— Ваша статья, товарищ Крылов. Теперь и слушать никто не хочет…
Крылов поморщился. Помолчав, спросил;
— Кто автор письма?
— Для вас он особый авторитет.
— Кто же?
— Гулыга.
— Гулыга? — Крылов на мгновение закрыл глаза. Гулыга ведь не так говорил. По его словам получалось, будто партком сам разбирался… Или не так его понял?.. Рассеянно сказал: — Что вы хотели рассказать относительно Хижнякова и Чепыжина?
— Голубев подробно описал, что это за типы.
— Голубев? Никита Нилович? Очень интересно. Я сколько ни бился, ничего он мне не сказал.
