Нельзя исключать того, что в какой-то момент он стал захлебываться в море фрагментов и афоризмов, уже не мог укротить и подчинить их собственной упорядочивающей воле. Связи и ассоциации между этим избыточным материалом настолько усложнились и разрослись, что возникла потребность в He-авторе, то есть появлении посторонних к данному массиву творчества редакторов-компиляторов, которые были бы способны пренебречь всеохватной избыточностью произведенной философом продукции, чтобы “собрать” все ее отдельные куски в единое тело. Иными словами, создать из фрагментов текст были в состоянии только достаточно “наивные” и посторонние люди, лишенные тотального и многослойного видения всей совокупности Посмертного. Нужны были редакторы, “не жалеющие” авторский текст. Я вовсе не утверждаю, что это избыточное богатство стало причиной незавершенности “Воли к власти”. Но, несомненно, чрезмерность подготовительного материала позволяла реализовать несколько более или менее равноценных редакций будущей книги. Именно эту трудность, своего рода “embaras de richesse”1, гипертрофировали критики особенностей ницшевского мышления, попытавшись представить ее как проявление врожденной неспособности мыслителя к философскому синтезу.
С другой стороны, об одном и том же Ницше мыслил не один раз. Он многократно возвращается к одному и тому же вопросу, сюжету или явлению. Нередко афоризм додумывается, дополняется другим афоризмом, написанным намного позже. Он вечно кружит вокруг своих любимых тем. И темы словно кружат в танце вокруг него. В самой структуре его творчества, как непрестанного процесса мысли, реализуется вечное возвращение, воплощенное в великом круговороте сюжетов и образов. В его мышлении эти сюжеты переплетались в единые комплексы. Он мыслил, если так можно выразиться, разом. Вот почему излагать свои мысли последовательно было для него очень сложно. Именно поэтому идея хронологического размещения его афоризмов выхолащивает сам дух его мышления, в котором (в отличие от логически-последовательного текста) время не существует.
К тому же практически невозможно уставить точный хронологический порядок фрагментов, поскольку Ницше заполнял свои тетради с двух концов и имел обыкновение вновь обращаться спустя какое-то время к тем из них, в которых еще оставалось место. Поэтому любое хронологическое воспроизведение оборачивается хаосом, и только монтаж афоризмов в ансамбли позволял сотворить из них подлинный космос. Именно поэтому хронологический принцип в случае Ницше при всей своей кажущейся филологической оправданности не дает никаких оснований для лучшего или более правильного понимания философа. В целом полезные исторически и текстологически, публикации Шлехты и Колли — Монтинари вопиющим образом противоречат подлинной полифонической, интегральной природе ницшевского мышления. Имея в виду как раз издание Колли–Монтинари, Хайдеггер указывает на его «двусмысленность и противоречивость», подчеркивает, что оно вдохновляется принципом всеохватности и отражает скорее дух XIX в.1 Этот крупнейший знаток Ницше, всю свою жизнь философствовавший с ним в «заочном» тандеме, считал, что такое дотошное вскрытие тела ницшевской мысли предназначено для ненасытной публики, но не для выявления глубинного философского смысла.
