– В нашем городе не жалуют неудачливых канатоходцев или молодых девушек, у которых нет родственников. Голод сам помогает найти дорогу в этот тайный приют. Но иногда, случается, мне снится, что я вновь пляшу над бульваром с факелами в руках, держась только на аплодисментах, ступая по восхищенным взглядам толпы.
Ближе к вечеру они поднялись между прилепившихся к скалам домов с черепичными крышами туда, откуда открывался вид на город, поля и лес и можно было наблюдать, как солнце уходит за дальние деревья. Несколько минут они смотрели на закат, потом Пико сказал:
– За последними деревьями крылатая девушка, которую я однажды поцеловал, летает над морем вместе с ветром.
После Солья отвела его к дому, покосившемуся сильнее других, втиснутому, как потрепанная книга, между более крепкими строениями. Стены его кое-где провалились, кое-где выпучились, дверь, в которую она постучалась, была в форме неправильной трапеции, с углами, стертыми о гуляющий оклад.
Зарко отворил им, протирая глаза, и впустил в комнату, где восхитительно пахло смесью льняного масла, скипидара и лака.
– Добро пожаловать в хаос! – воскликнул он.
Среди обрывков измятой и растоптанной бумаги возвышались горки из выдавленных тюбиков, склеившихся кистей, пузырьков с разноцветной жидкостью. Стены покрывали лишайники облупившейся краски, несколько участков голой штукатурки были сплошь разрисованы. Полотна стояли, прислоненные лицом к стене, наброски углем были сложены в стопки возле картин, в основном изображавших совсем юных девушек.
В картинах присутствовала особая мягкость и меланхолия, будто натурщиц застали в пустой комнате после нелегкого дня. Поражало, как творения подобной чистоты могут возникнуть среди такого запустения. Но Пико знал, что и стихи нередко рождаются из похожей мешанины пережитых эмоций, отброшенных мыслей и оговорок, накапливающихся в сточных канавах мозга и чудесным образом преобразующихся в новое удивительное созвучие. Он обернулся к Зарко, подыскивая способ выразить нежность, что рождают образы, но художник уже нетерпеливо указывал на стул посреди комнаты.
– Зарко, позволь мне остаться? – спросила Солья, но в ответ он, не оборачиваясь, замотал головой. Она грустно улыбнулась Пико и тихонько выскользнула за дверь.
Пико сидел с книгой на коленях, но не читая, в окружении хоровода расписанных стен, пока художник усеивал пол сделанными углем набросками. Зарко с таким остервенением возил углем по бумаге, что брусочки ломались, и он то и дело доставал новые из коробки рядом с собой; его руки и лицо, там, где он смахивал пот, быстро сделались черными. Вокруг головы витал ореол сажи.
