– Это ещё кто? – резко спросил он.
– Пико, – ответила она с улыбкой. – Он поэт и путешественник и не из этих мест. Он пришел с той стороны леса.
– Ясно, нездешний. Только взгляни ему в глаза. Я должен заполучить это лицо. Приводи-ка его вечером.
Они проводили взглядом, как он медленно перемещался вдоль бульвара, хватаясь за столы и горланя обрывки какой-то песни; раз он споткнулся о спящего пса; и наконец нырнул в переулок. Солья вернулась к завтраку. Лицо её внезапно постарело, веселости и след простыл. Их взгляды пересеклись.
– Кто он? – спросил Пико.
– Зарко, рисовальщик. Моя любовь, моя погибель.
И вот в кафе на обочине, прихлебывая кофе, пока солнце скользило по камням мостовой, он выслушал её историю.
Она была акробаткой, канатной плясуньей, самой хорошенькой из бульварных комедианток. Между двух каштанов, высоко над мостовой, натягивала она веревку, на которой кувыркалась, крутила сальто, жонглировала ножами и факелами. Скоро её представления приобрели такой успех, что прочие фигляры, жонглеры и фокусники теперь демонстрировали свое искусство голым камням, а чашки их и шапки оставались пустыми. Тем временем каждый прыжок рыжеволосой девушки высоко в небе сопровождался ревом толпы, а корзину, что она спускала на веревке за вознаграждением, приходилось втаскивать наверх обеими руками.
Со своей хлипкой жердочки над улицей она заметила черноволосого мужчину с быстрыми глазами, который не пропускал ни одно её представление; прислонясь к уличному фонарю, с альбомом для набросков, он не спускал глаз с её тела. Наконец как-то вечером он заговорил с ней и они отправились к нему домой. Там он показал ей стопки папок с эскизами, где каждый рисунок изображал её в воздухе. В тот вечер он натянул веревку между двумя балками, уговорил её раздеться, и она танцевала на веревке голой, пока он рисовал.
– Те картины, – вздохнула она. – Ты видел их в моей комнате. Из-за них я влюбилась в себя, в свое прекрасное тело. Даже сейчас при взгляде на них они возвращают мне то, что забирают унылые мужчины.
Человек, способный заставить влюбиться в себя. Меня соблазнили картины, позирование. Мне нравилось, когда меня рисуют: такое ощущение, будто колонковая кисть скользит не по полотну, а по моей коже. Показать себя полностью, а не только грудь или ягодицы. Но, в конце концов, рисунки суть отражение души художника и скоро я влюбилась в него самого, в его безумную болтовню за работой, в его сверхъестественный взгляд, в ярость и проворство его любви.
