И все же через два месяца габапентин утратил контроль над музыкой, и галлюцинации мистера Мамлока снова обрели власть над ним, хотя и не такую сильную, как раньше, до лечения[105].
Прошло пять лет, а музыка все так же играет в его голове, хотя он и научился жить с этим. Его слух ухудшился еще сильнее, и теперь он носит слуховой аппарат, но это никак не повлияло на его галлюцинации. Иногда он принимает габапентин, если попадает в слишком шумное место. Но, как ему удалось выяснить, лучшее лекарство – это реальная музыка, которая заставляет молчать музыку в его голове – хотя бы на время.
Джон С., выдающийся композитор шестидесяти с лишним лет, не страдал глухотой и вообще не имел серьёзных проблем со здоровьем. Он обратился ко мне, потому что, по его словам, у него был «Ай-под» в голове, который играл музыку, в основном популярные мелодии из его детства и отрочества. Музыку, которую он не любил, но которую слышал в ранние годы. Его это ужасно раздражало. Хотя «Ай-под» затихал, когда мистер С. слушал настоящую музыку, читал или беседовал с кем то, но «музыка» снова возвращалась в моменты, когда он не был ничем занят. Иногда он говорил "Хватит!"[106], и внутренняя музыка замолкала на тридцать-сорок секунд, но потом возвращалась. Джон всегда знал, что его «Ай-под» играет у него в голове, и в то же время он понимал, что эта «музыка» не имеет ничего общего с нормальным воображением[107], которое занимало важную часть его жизни и было особенно активно в моменты, когда он сочинял. «Ай-под», казалось, включался сам собой – всегда некстати, спонтанно, безостановочно, с множеством повторов. По ночам это было весьма неприятно.
Музыка, которую сочиняет Джон, очень замысловата и сложна, и интеллектуально и композиционно, и он признался, что для него всегда было непросто сочинять. И теперь, с Ай-подом в мозгу, он засомневался, не выбрать ли ему более "лёгкий путь", одалживая в прошлом уже существующие мелодии вместо того, чтобы ломать голову в поисках новых идей[108]. Что интересно: хотя музыка, составляющая его галлюцинации, в оригинале обычно была вокальной или оркестровой композицией, в его голове она автоматически перекладывалась в фортепианное произведение, зачастую исполняемое в другом ключе. И он внезапно обнаруживал, что его руки физически «играют» это переложение для фортепьяно «почти сами по себе».
Он чувствовал, что здесь задействовано два процесса: обратный поток старых песен, "музыкальной информации, хранившейся в банке памяти", и – активная их переработка в мозгу композитора
