Всеобщий страх… чувствовал ли Бродяга себя лучше в этой привычной для себя атмосфере?
Жизель пришлось солгать ему, чтобы не задеть его чувств; она сказала, что отец Гийом скоро с ним встретится, что ему пока нездоровится, и что все силы у него уходят на то, чтобы поддерживать своих прихожан. Бродяга не задавал лишних вопросов: по крайней мере, он верил ее словам.
Она уговаривала его перебраться в церковь, где можно было бы греться у огня. Ему бы подыскали уголок или хотя бы местечко в подвале. Но нет, он упрямо отказывался, предпочитая оставаться в конюшне вместе с лошадьми, которые, по его словам, никогда не посмотрят на него с осуждением и не вскрикнут от страха при виде его лица. Когда к холму, где стояла церковь, подходили прихожане, живущие в домиках и на фермах у подножия, в поисках поддержки и наставлений священника или сестер, он предусмотрительно надевал на голову пустой мешок из-под зерна с прорезями для глаз, чтобы ненароком не напугать людей.
Перемены повлияли на его жизнь меньше всего, и Жизель старалась уделить хотя бы пару часов каждый день, чтобы просто поговорить с ним. Он с интересом слушал и робко, но уверенно ссылался на столько книг, сколько она и не надеялась прочесть за свою жизнь: Мильтон и Плутарх, Данте и Диккенс, Декарт, Стейнбек, Твен… Он знал о существовании разных стран, но не замечал их границ. Зачастую он понимал, что попал в другую страну, лишь тогда, когда слышал чужую речь.
Война? Бродяга повидал много войн, для него они ничем не отличались от мира. Он был чужим и для захватчиков, и для защитников, и Жизель понимала: для него все нации были врагами. Разговоры с Бродягой позволили ей увидеть то, что не видно глазу, они будто проливали свет на саму его душу…
До тех пор, пока оккупанты не добрались до Шато-сюр-лак.
Сначала послышались звуки сражений: ткань дня разорвали пулеметные очереди, треск винтовок, глухой грохот взрывов. Вдалеке показались два столба черного дыма. Партизанская засада, вне всяких сомнений. По деревне звучали молитвы об их победе.
Но молитвы не были услышаны.
Потрепанное войско победителей перешло холм и направилось к деревне Шато-сюр-лак, которую населяли потомки гуннов. Тевтонские лица, покрытые потом, кровью и сажей, серая униформа, угольно-черные шлемы и высокие черные сапоги, карабины, пулеметы Шмайссера и ручные гранаты. И каждый, кто в перестрелке с партизанами потерял друга, тут же обрел нового союзника в виде смертельной ярости. Кровь крестьян ничуть не отличается от крови солдат.
