Через некоторое время я оказался в Лос-Анджелесе, лелея надежду найти какую-нибудь работу на одной из киностудий. Увы, довольно скоро мне пришлось расстаться с этой надеждой.
Впрочем, я не особенно огорчился, работать в поте лица я был не намерен. Почти месяц я провел в районе порта, просиживая вечера в ресторанчиках и без меры употребляя виски. Мне приходилось частенько встречаться с теми, кто был освобожден от службы в армии. Совесть у этих людей имелась, и они не скупились на виски для бывших фронтовиков. Однако любителей послушать болтовню о моих героических подвигах на фронте становилось все меньше и меньше, а вместе с тем потихоньку таяли и мои деньги. Я все чаще и чаще задумывался, как быть дальше.
Больше всего мне нравился бар Расти Макговена, и я наведывался туда почти каждый вечер. Из окон бара открывался вид на бухту, в акватории которой покачивались плавучие казино. Расти сделал все возможное, чтобы придать своему заведению вид корабельной каюты. Окна были выполнены в виде иллюминаторов, на стенах крепились многочисленные медные украшения, снятые с кораблей — их каждодневная чистка доводила официанта Сэма до истерики.
В чине старшего сержанта Расти тоже участвовал в войне с Японией. Он понимал мое состояние и благоволил ко мне. И хотя он повидал гораздо больше ужасов войны, чем я, это не помешало ему остаться хорошим человеком. Он всячески пытался помочь мне. Узнав, что я вот-вот останусь без цента в кармане, он как бы вскользь заметил, что давно подумывает купить для бара пианино, и поинтересовался, не смогу ли я играть на нем.
Вот здесь он попал в точку. Если я что-то и мог делать более или менее прилично, так это играть на пианино. Я тут же принял предложение Расти, и пианино было куплено.
За тридцать долларов в неделю я играл в баре с восьми до двенадцати ночи, что вполне меня устраивало, поскольку доход позволял платить за комнату, сигареты и еду. Что же касается спиртного, то Расти не жалел его для меня.
Таково было положение вещей к тому времени, когда, вынырнув из-за завесы дождя, в мою жизнь вторглась Рут.
Мне только-только исполнилось двадцать три года, и никому на свете не было до меня дела. Появление Рут доставило мне кучу неприятностей. Но тогда я об этом даже и не догадывался. Но вскоре неприятности посыпались на меня, как из дырявого мешка.
На следующее утро, примерно в начале одиннадцатого, миссис Морган, моя квартирная хозяйка, крикнула из своей конторки при входе, что мне звонят.
