Сейчас же мне предстояло оказаться умнее и хитрее преступника, который равнялся человеку в кубе.
Я решилась на стратегическое отступление:
— Да, мы начнем очень скоро.
Его улыбка изобразила искреннюю теплоту:
— Я завидую вашему будущему путешествию. Обещаю, все будет совершенно не так, как вы ожидаете.
— В самом деле? И как же?
— Могу лишь повторить: совершенно не так. Вы наверняка думаете, что просто добавляете себя к тому, кого выбрали в партнеры. Но когда вы создаете эти новые нервные соединения, реально вы не складываете личности, а умножаете их. Вы создаете эквивалент нового молекулярного вещества со свойствами, которые совершенно отличаются от свойств вошедших в него отдельных базовых элементов.
— Например, чувство вины, — предположила я, попытавшись вернуть разговор на тему преступления.
Он почти отечески усмехнулся:
— Я всегда был готов охотно признать содеянное и понести наказание, какое власти сочтут подходящим.
— И, конечно же, понимаете, что у властей возникли некоторые проблемы с определением подходящего наказания.
— Конечно. И даже, признаюсь, предполагал подобное. В конце концов, ведь это Гарриман размахивал тем гаечным ключом, это руки Гарримана обагрены кровью. Но я соглашусь с любым обвинением, каким бы оно ни было.
Не мелькнул ли в его ответе намек на саркастическое высокомерие?
— Надеюсь, вы понимаете, что ваше будущее — не вопрос о том, с чем вы желаете согласиться. Важно лишь, какое решение по вашему делу будет принято.
— Тем не менее признание вины облегчит ситуацию для всех, верно?
Теперь я была уверена: он не испытывает ни раскаяния, ни сожаления. Передо мной отъявленный мерзавец. Диямены по какой-то причине настолько отстранились, что я уже забыла о тройственности подсудимого.
Эти мерзавцы затеяли с нами игру. Но чего они хотят добиться?
— В таком случае, расскажите обо всем.
Он вздохнул, взглянул на стену позади меня, прозрачность которой отключили, потом снова на меня. За все это время застывшие лица женщин даже не дрогнули.
— Что вы желаете узнать, советник? Почему я возненавидел этого ядовитого сукиного сына всеми фибрами своей души?
— Как вам будет угодно…
— Аман аль-Афиг был ярким человеком. Но еще он был ужасно больным человеком, не способным устанавливать контакт с другими людьми иными, путями, кроме как гадить им. Если отбросить сухую профессиональную терминологию, то его единственный интерес при социальном взаимодействии сводился к психологическому анатомированию посредством словесной жестокости. Он обожал находить самые чувствительные обнаженные нервы и втыкать в них иглы, доводя до предела любую эмоциональную боль, какую был в состоянии причинить. Через неделю после прибытия на станцию Гарриман жестоко с ним разругался, через две они уже подрались, а через три Гарриман молча страдал, с трудом выдерживая долгие часы оскорблений, лишь бы не поддаться порыву задушить эту мерзкую тварь.
