Взяв свою крюковатую палку, которая была похожа на нее саму, даже почти все изгибы были такие же, Пахомовна двинулась к своему высокому золотисто-серебристому в дневном солнце сугробу у полосатого столба. Она явственно ощутила в себе эту свою телесную даже и не слабость теперь, а неслаженность каждого живого толчка тела: что-то в нем было посильнее, другое совсем отмерло, вот как левая нога, не желавшая, хоть ты помирай, слушаться, и эта телесная разлаженность превратила ее движение в дело медленное и даже со стороны смешное.
Тот же Федька Зайцев, посмотрев, как Пахомовна движется и меленько-хрипло посмеявшись с противным бульканьем в своем узком и лохматом горле, сказал:
- Ты что черепаха подбитая, бабка.
Он никого из них, старуx, и по имени-то не знал, они же, с деревенской пристальностью опознав эту новую человечью единицу, сразу занесли ее в реестры сущего: может быть только это-то - признание старыми бабками его бытия на Земле - единственно и оправдывало его прогнившую и пованивавшую жизнь.
Кто-то уже сидел на сугробе! Это было так удивительно, что Клавдия Пахомовна усилила свое движение, услышав от этого усилия слабое похрустыванье какой-то косточки не из главных, но все-таки тоже не чужой, а потому обеспокоившей старуху: она даже приостановилась было. Но потом снова при-бавила ходу: что ж кости, им смазки теперь не хватает, живых соков в теле не осталось. Вот они и похрустывают, пока не замрут вовсе. Все свои хвори Клавдия Пахомовна в это бездежное, непрестанно удивлявшее время лечила керосином: не до лекарств, лишь бы хлебушка купить, где возьмешь лишнюю тыщу для аптеки? А то и две, три, четыре... - Эка! Уж лучше лишнюю буханку хлеба взять. А керосин она давно приспособила для леченья: упала да сильно расшиблась - смазывает больное место керосином; в груди заложило - опять он; а теперь и горло заболит - глоток малый туда, и вроде легче. И подругам-старухам внушила свою керосинную веру. Однако кто ж это там сидит-то? Уж не Пелагея ль Нешкова?.. Нет. На той вытертый до полного блеска полушубок с остатками рыжего воротника, а тут... Э, да это Маня Брускова из Плаксина, вот кто. Ишь, и не пошевелится; не поглядит, что ворона чернеет, в сторону поезда глядит. "3аняла позицию" - по-военному подумала Паxомовна. Брускову она недолюбливала, а потому и глядеть болыше не захотела на нее, отметив только себе, что надо ж: ее место заняла, как будто другого сугроба нету. У них там и маленькие ветки были наложены для удобства и чтоб снег не подтекал, так вот, у Пахомовны веток было погуще, чем у других: ей тут ближе всеx, и она свое место поустроила.
