– Ну и чванливый же вид у всех пассажиров, ты заметила? Будто им кажется, что они попали в сомнительную компанию. И ведь дня через три все станут приятелями.
Мимо них как раз проходили пассажиры – четыре девушки, взявшись под руки, совершали прогулку по палубе. Три взгляда мельком зацепили Смитов, а четвертый, чуть более внимательный, вспыхнул секундным волнением. Это был взгляд единственной из четверых спутницы Смитов: остальные девушки просто провожали ее. Ей было не больше восемнадцати – хрупкая черноволосая красавица, она искрилась тем хрустальным блеском, который у брюнеток заменяет мягкое сияние белокурых женщин.
– Интересно, кто она? – подумал вслух Адриан. – Я ее где-то видел.
– Очень мила, – проговорила Ева.
– Очень, – рассеянно отозвался он, и Ева дала ему несколько минут на воспоминания, а потом, улыбнувшись, попыталась вернуть в их закрытый для других мир.
– Расскажи мне еще, – попросила она.
– О чем?
– О нас – как мы замечательно поживем во Франции и будем еще ближе и счастливей, и так навсегда.
– Разве мыслимо быть ближе? – Он положил ей руку на плечо и привлек к себе.
– Нет, я говорю, чтоб мы больше не ссорились по мелочам. Знаешь, на прошлой неделе, когда ты принес мне этот подарок ко дню рождения, – она обласкала пальцами нитку мелкого жемчуга на шее, – я дала себе слово, что больше никогда не буду тебя пилить.
– Бог с тобой, родная, ты никогда меня и не пилила.
Он плотнее прижал ее к своему плечу, но она понимала, что их внутреннее уединение распалось, едва родившись. Антенны его чувств уже снова воспринимали сигналы внешнего мира.
– Большинство наших спутников, – сказал он, – пренеприятные с виду людишки: какие-то мелкорослые, темненькие, уродливые. Раньше американцы выглядели совсем не так.
– Да, унылое зрелище, – согласилась Ева. – А вот давай не будем ни с кем знакомиться, только ты да я, ладно?
Меж тем над кораблем уже плыли удары гонга, и стюарды, проталкиваясь по палубам, кричали: «Провожающих просят сойти на берег!» – и гомон толпы стал пронзительно резким. Несколько минут на сходнях бурлила суетливая толчея, потом они опустели, и люди с приклеенными к лицам улыбками, стоящие за барьером пирса, принялись выкрикивать неразборчивые напутствия. Портовые матросы уже отдавали швартовы, когда к сходням поспешно протолкался плосколицый, явно не в себе молодой человек, поддерживаемый носильщиком и шофером такси. Корабль равнодушно проглотил опоздавшего – словно какого-нибудь захудалого миссионера в Бейрут, – и пассажиры ощутили под ногами едва заметную, но мощную дрожь. Лица провожающих начали отодвигаться, какое-то мгновение корабль казался частью внезапно расколовшегося пирса, потом лица стали расплывчатыми, немыми, а громада пирса превратилась в желтоватое пятно на берегу. Теперь уже и весь город зримо уходил назад.
