Зло потерпело поражение не потому, что победило добро. Невозможно, в зависимости от потребности, мерить одну и ту же вещь то меркой полезности и разумности, то меркой нравственности. В лучшем случае можно сказать, что, действительно, наше тихое-мирное сосуществование с этической точки зрения было не безупречным, но позволяло решать некоторые злободневные проблемы по возможности с наименьшей кровью. Вопрос в том, чтобы рассмотреть, соответствуют ли до сих пор моим нравственным принципам мои вчерашние действия. Одной из главных особенностей обществ, живших в условиях мирного сосуществования, стало именно то, что о мире мы думали не в категориях добра и зла. Вот тебе рамки, вот — поле маневра, такие-то факторы на тебя влияют, такие-то ограничивают, и ты, сообразно с этим, определяй, что делать, чего не делать, какие поступки относятся к сфере еще возможного и какие — к сфере уже невозможного. В таких условиях выросло целое поколение, а следующее уже родилось в них. В эпоху мирного сосуществования мы усвоили набор основных правил прагматического мышления, и сегодняшняя задача — с таким багажом все-таки научиться жить нравственно. Если что-то — помимо ее собственной нежизнеспособности — и привело к крушению эту претендовавшую на вечное бытие систему, то именно невозможность с помощью прагматического мышления спасти строй, основанный на идеологии. И вот мы стоим на его руинах, невольно задаваясь вопросом: в какой мере наше прагматическое мышление отвечало критериям нравственности? Ответить на этот вопрос каждый может лишь сам. Так сядем спокойно и посыплем голову пеплом — но не друг другу, а только себе.
Кто поступает иначе, кто в поисках ответа озирается на земные инстанции, тот либо цепляется за одну из почивших идеологий, либо читает нам нравственные проповеди, либо намеревается сотворить — по образцу преставившихся — некую новую, удобную для себя идеологию, чтобы в очередной раз попытаться спасти этот злополучный мир, но при том самому и пальцем не пошевелить ради собственного спасения.
Делом современной демократии должно бы стать выстраивание системы равноправных отношений между самостоятельными индивидуумами и между самостоятельными нациями, причем таким образом, чтобы ни одна из этих систем отношений не имела приоритета не только перед другой, но и перед природой. Нет сомнений, что в XX веке демократия эту свою задачу не выполнила.
Но, в отличие от мессианских идеологий, направленных на спасение человечества, демократия хотя бы стремится к ее выполнению. Это означает, что задачу выполню — или не выполню — я. Быть может, сегодня выполню, а завтра не выполню. Довольно трудно представить себе демократию, в которой что-то не получилось не по моей вине, а по вине другого.
