Молодые демократические режимы, переживая эйфорию свежеобретенной независимости, зарылись в окопы своего исторического прошлого и старых идеологий, давно отброшенных бывшими их властителями. Зарылись так основательно, что ничего не видят вокруг себя. Если десять лет назад кто-то тешил себя надеждой, что соблюдение политических прав и свобод личности автоматически выведет посткоммунистические страны из культурной и ментальной изоляции, в которой они находились — ведь граждане научатся говорить друг с другом, обмениваться мнениями, заключать меж собой соглашения, создавать гражданские организации, бороться за свои подлинные интересы, а благодаря этому будут сняты, забыты и неприятные языковые запреты, установленные диктаторскими режимами, — то к сегодняшнему дню этот кто-то вынужден был убедиться, что события развиваются не совсем так, как он представлял.
Кто мог предвидеть, что готовность людей критически относиться к жизни, чувство реальности потерпят такой масштабный крах?
Наследие диктаторских режимов накладывает на ментальность даже самого молодого поколения печать куда более заметную, чем можно было ожидать, и наследие это не могут уравновесить ни духовная раскованность, ни навыки независимой жизни, которыми обогатили нас первые десять лет свободы. Понятийный арсенал, сформированный фашистской и коммунистической диктатурами, торжествующе и бесконтрольно влился в общеупотребительный язык демократии. Политическая лексика кадаровской диктатуры, ранее обитавшая в гетто передовиц, в партийной прессе, внезапно стала языком всей политической публичной жизни; а лексика националистическая, расистская, прежде вынужденная таиться в подполье, лексика хортизма, лексика, на которую крови, стыда, национального позора налипло столько, что больше налипнуть едва ли могло, — радостно вылезла на свет божий и с нетерпением ждет момента, когда наконец станет официальным и обязательным языком.
В момент провозглашения третьей венгерской республики очевидным стало не только то, что в ближайшие годы страна должна будет бороться сразу с двумя традициями, до корней своих негативными. Очевидным стало и то, что буржуазное развитие, на протяжении девятнадцатого и двадцатого веков многократно прерываемое, невозможно ни продолжать, ни тем более довести до полного воплощения, опираясь на традиции 1848 и 1956 годов. Секуляризованная, буржуазная, социально уравновешенная, демократически управляемая Европа не только сейчас находится на совсем ином уровне: она была на совсем ином уровне уже в 1848 году. В основе существования сильных, находящихся в состоянии интеграции национальных государств Европы лежит не принцип национальной независимости, а личные и гражданские свободы, гарантируемые всей правовой системой; вот почему государства эти уже в 1956 году смотрели на усилия Польши и Венгрии как на собственную древность. Возможно, сердце у них обливалось кровью, но революции эти они не считали актуальными.
