— А ну, ступайте в сарай, и без того в кухне натоптали! — сказала хозяйка уже вовсе беззлобно.
Оскар и Расмус поспешили к двери.
— А откуда нам знать, где сарай? — спросил Расмус.
— Да я его и в темноте отыщу. Стоит мне оказаться поблизости от сарая, так у меня все тело начинает ломить. Тут я и говорю сам себе: «Вот он, сарай». И ты можешь голову дать на отсечение, что так оно и есть.
Он подошел к одной пристройке, и это, в самом деле, был дровяной сарай. Оскар взял топор, воткнутый в пенек, и начал колоть дрова. Сначала он аккуратно скалывал большие чурки, и поленья замелькали в воздухе.
Расмус собирал их и складывал на тележку, видно, и предназначенную для дров.
— Как ты здорово колешь! — сказал Расмус. — Но все же ты, я вижу, большой лентяй.
Оскар кивнул, соглашаясь с ним.
— Да уж, когда дело касается работы, я довольствуюсь малым.
— Неужто никто не предлагал тебе настоящую, хорошую работу?
— Случалось. Однако люди почти всегда добры ко мне, — ответил Оскар, потом помолчал и задумчиво продолжил: — Видишь ли, дело в чем. Иногда мне хочется работать. И тогда я работаю как зверь. А иногда вовсе неохота. А люди выдумали, что нужно работать всегда, а этого моя дурная голова никак уразуметь не может.
— Моя дурная голова тоже этого не понимала, когда я жил в Вестерхаге.
Тележка была наполнена, и Оскар перестал рубить дрова. Он вынул из стоящего у дверей сарая рюкзака маленькую гармонику, завернутую в кусок красной материи.
— Сейчас вдарим задушевную, пусть себе баба говорит что хочет.
Он стал на пробу перебирать пальцами клавиши. Гармошка завздыхала… Потом он нажал в полную силу, и сарай огласила музыка, прекраснее которой Расмус ничего в своей жизни не слышал.
…Ее волосы ночи чернее,
нет на свете красотки милее… —
пел Оскар сильным, бархатистым голосом, от которого у Расмуса по спине побежали мурашки. Это было куда лучше, чем «Звуки Сиона», которые фрёкен Хёк играла на органе. Расмус уселся поудобнее на пеньке и молча наслаждался.
Бледные ребятишки высыпали на двор и молча таращили глаза на почтительном расстоянии.
Хозяйка тут же принялась рвать ревень на грядке рядом с сараем. Она рвала его с остервенением, делая вид, будто ничего не видит и не слышит. Но как только Оскар перестал играть, она сказала почти приветливо:
— Можете идти перекусить.
— Жареная селедка с горячей картошкой! Ничего вкуснее не едал!
Оскар с довольным видом хлопнул себя по коленям и уселся за стол. Расмус пристроился рядом с ним. Он не ел горячей пищи с того дня, как ушел из Вестерхаги, и теперь с наслаждением вдыхал запах селедки и лука. Крестьянка щедро положила ему на тарелку пять больших картофелин и почти целую селедку, и он тут же переменил о ней мнение. Он ел, а она пристально смотрела на него и под конец сказала:
