Но я все же не думаю, что это было преднамеренное предательство. И что бы за этим ни стояло, какова бы ни была их мотивация, было ли это намеренно спланировано или нет, я не думаю, что они так поступили со зла. Возможно, это было сделано по глупости, возможно, из-за неспособности увидеть, как мне больно, из-за неспособности понять, что как бы ни поступал человек, ему самому от этого тоже больно, и даже если я «первая начала», разбив чашку, это вовсе не значило, что я этого хотела или добивалась, ведь на самом деле я просто не могла иначе. Может быть, они считали, что я настолько больна, что чуть больше или меньше уже не играет для меня роли, что я ничего не пойму и не придам этому такого значения, как кто-нибудь другой на моем месте.
Может быть, они считали, что я не так замечаю боль, физическую и психическую, как другие, или что унижение ничего для меня не значит, поскольку я так привыкла к унижениям. Если они так думали, в этом, конечно, нет ничего хорошего. Ведь эти люди свой каждый рабочий день топтались по колено в моей боли, и каждый день, месяцами, должны были что-то делать с моими ранами, с попытками нанести себе повреждения и с моими криками. Если бы им вдобавок приходилось считаться с тем, что я такой же человек, как они, и что я ощущаю боль и унижение не меньше, чем они сами ощущали бы их на моем месте, то, возможно, их работа показалась бы им слишком тяжкой. Она и без того была нелегка, и, возможно, причина случившегося на самом деле коренилась в их усталости.
Заваленный работой персонал, среди которого было много молодежи без специального образования, — некому было их как следует обучить и направить. Я очень хорошо понимаю, как хотелось им после долгих лет тяжких трудов показать посторонним людям, с какими трудностями сопряжена их служба и какие тяжелые задачи приходится решать. Я понимаю, что, выполняя такую тяжелую работу, они должны были чувствовать потребность в человеческом внимании и признании их заслуг. Конечно, это не делает их поступок более порядочным и гуманным, или более профессиональным, но, по крайней мере, его по-человечески как-то можно понять. Хотя он все равно остается нехорошим поступком.
Спустя много времени, когда настала весна, мне разрешили съездить домой. Дома я не была уже более года и страшно обрадовалась предстоящей поездке, хотя меня отпустили ненадолго, всего на несколько часов, да и то с двумя сопровождающими. Мама заблаговременно посоветовалась в отделении, на что нужно обратить особое внимание, что следует заранее продумать. Ей сказали, что нужно убрать все ножи и колющие предметы, а также все хорошие вещи, которые могут разбиться. А если она хочет меня угостить, то еду нужно подавать на картонных тарелках.
