Арбитр Прин отвернулся, а Танкуил двинулся к толпе. Солдаты в грязной форме и с пиками разошлись в стороны, пропуская его.
— Кто это сказал? — бросил в толпу Танкуил.
— Я, — ответил какой-то старик.
Седые волосы обрамляли его обветренное лицо. Казалось, он сам удивился собственному признанию. В его глазах застыли слезы.
— Ты их знаешь? — спросил Танкуил, хоть задавать вопросы ему и не нравилось.
— Это мой мальчик со своей семьей. Они не сделали ничего плохого.
— Сделали, — твердо заявил Даркхарт. — В противном случае они не стояли бы здесь. Ересь принимает разные обличья. Их допросили и признали виновными. Теперь они понесут кару за свое злодеяние.
— Все вы, охотники, одинаковые. Вам наплевать…
Танкуил стремительно схватил старика за куртку и притянул к себе. Арбитр не отличался высоким ростом, но сейчас, казалось, навис над несчастным.
— Осторожнее со словами, старик. Мы не одинаковые. Арбитр Прин, например, велел бы высечь тебя за то, что ты назвал его «охотником на ведьм». Скажи спасибо, что я более снисходителен.
Закончив, он с силой оттолкнул человека — тот рухнул на землю, заскулив от боли. Никакого удовольствия Танкуилу это не доставляло, но он не мог позволить кому-либо дерзить. Дай волю одному — и скоро к нему присоединятся остальные.
— Мы — арбитры, — зашипел на толпу Танкуил, — и поступаем, как велит нам Инквизиция.
Его взгляд скользил по лицам близстоящих людей, и каждый старался спрятать глаза. Затем, чувствуя отвращение к себе, Танкуил развернулся и зашагал в сторону Прина.
— Он легко отделался, арбитр Даркхарт, — низким голосом произнес Прин.
Маленький мальчик, привязанный к огромному столбу, смотрел на Танкуила усталыми, спокойными глазами. В них не было страха, не было гнева. И вдруг мальчик улыбнулся, всего лишь мимолетными движением, уголками губ. Но Танкуил увидел то же, что и Прин, то, что обрекло на смерть всю эту семью. Тьму.
— Заканчивай, Прин, — рыкнул Даркхарт, не в силах отвести глаза от зла, которое он узрел в ребенке, — жутко видеть скверну в столь юном создании.
Прин сделал глубокий вдох. Его голос зазвучал неестественно громко:
— ДА БУДУТ ПРЕДАНЫ ЭТИ НЕЧЕСТИВЫЕ ТЕЛА ОЧИЩАЮЩЕМУ ОГНЮ!
Факел арбитра вспыхнул — зрелище, от которого даже самые напыщенные и склонные к драматизму барды вздохнули бы с благоговейным трепетом, — и Прин опустил его сначала к горке дров под ногами отца, затем — матери, после к костру дочери и, наконец, к тому, на котором ждал своей участи сын. Всего лишь мгновение — и пламя занялось, жадно пожирая дерево, разгораясь все ярче и жарче с каждой секундой, стремясь поглотить все.
