Глава 3. По встречной полосе
«Волки», — подумал я, видя, как Адель начала оглядываться и прясть ушами. Облака совсем спустились к верхушкам огромных елок, и нас уже битый час окутывал холодный и промозглый туман, забиравшийся, похоже, через меховой плащ прямо мне под кости. У меня не попадал зуб на зуб, и от этого соображать я начал урывками, в такт рыси Адели. Решив, что с этим надо заканчивать, я сделал глубокий вдох крепкого соснового воздуха и остановился. И сделал это как раз вовремя: со стороны старого моста, который мы проехали минут десять назад, раздались звуки конного отряда и скрип деревянных несмазанных колес.
«Не волки — хуже», — решил я, спешился, и мы с Аделью ломанулись по топкой придорожной канаве и невысокой новой поросли ельника к более или менее плотным кустам метрах в двадцати от старой дороги, которая была в этих местах одна. И если путник не хотел встречаться с другими пилигримами, то другого выхода, кроме как скрыться из глаз, у него и не было.
Адель была умным животным и вела себя тихо, лишь кося глазом в сторону приближающегося конвоя. А то, что это был именно конвой, стало заметно почти сразу. Несколько всадников, не менее десятка, в расшитых красных кафтанах и шапках «а-ля рюс» гнали пятерых пленников. В грязных остатках их одежды можно было угадать некогда вполне приличное платье зажиточных чухонских землепашцев.
Кавалькада шла медленно, и тому была причина — не было согласия в рядах супостатов. Главный, невысокий и крепкий черноволосый русский, в выделявшемся золотым шитьем камзоле, видно, уже давно собачился со своими спутниками, которые, надо сказать, отвечали ему тем же, но с некоторой опаской и изрядной долей подхалимажа.
Меж тем процессия остановилась как раз напротив меня, и споры вспыхнули с новой силой.
— Пошто, пошто ты деньги себе забрал все? — не унимался один из охранников, выделявшийся маленькой жидкой дьяконской бородкой и рябым лицом. — Так забрал бы и поделил, ан нет! Вон они в подсумке лежат, все же видели! — он обернулся к сородичам, ища поддержки.
Те стояли молча, но по оголодавшим лицам было видно, что оратора они поддерживали. Рябой распалялся всё больше:
— И этих пошто везём? Корми их ещё, самим жрать нечего. Ты ничего такого не подумай, Воевода Ярославский, мы за тебя горой, да и грамота-то царская только у тебя. Но поговорить с войском надобно, — закончил как-то неуверенно рыжебородый.
— Войско, называется, — как-то уж больно добродушно произнес черноволосый, почесав наросшее брюшко под лёгкой кольчугой.
