Эта телеграмма взволновала Алексеева более всего остального. Он не знал, как доложить о ней царю и стоит ли вообще докладывать.
Но в вагоне царь на прочитанное ему послание королевича Александра рассеянно заметил:
— Ну что же… конечно. Его нужно обласкать. Вы уж составьте полюбезнее, Михаил Васильевич… Сообщите ему, что по моему повелению Сазонов[34] неоднократно напоминал союзникам о необходимости скорейшей помощи. Заверьте его высочество, что я, со своей стороны, по окончании войны приму меры… Сделаю все возможное для возрождения его несчастной страны… Дальше?.. Только, пожалуйста, покороче, Михаил Васильевич…
На предельно сжатый доклад о претензиях Жоффра Николай с таким же отсутствующим выражением лица процедил:
— Что ж, он прав как-никак… последнее время мы действительно… — Но, встретив немигающий взгляд Алексеева, поспешно и раздраженно добавил. — Впрочем, отвечайте как знаете… — И, сорвавшись с места, побежал на голос сына в соседнее купе.
Тогда Михаил Васильевич решил доложить о Васильчиковой.
— Ваше величество, — сказал он, следуя за императором до порога его купе, — я осмелюсь задержать вас еще только на одну минуту. Решение требуется немедленное.
Царь обернулся, поморщился, зеленые огоньки вспыхнули и погасли за усталой поволокой глаз.
— Что еще?
— Рапорт начальника штаба Северного фронта.
И, поднеся к глазам телеграмму, Алексеев прочел ее медленно, отчетливо, от слова до слова.
Он знал, что царь догадывается об его мыслях, о том, как и что он, начальник штаба верховного, считает должным ответить Бонч-Бруевичу. Снова глаза их встретились. Начальник штаба стоял навытяжку, император мял в руке папиросу; он был бледен, но мысли его не отсутствовали, как раньше, зеленые огоньки не затухали.
— Потрудитесь на рапорт начштаба Севфронта ответить дословно, — отчетливо и с редкой для себя определенностью произнес Николай. — Пропустить можно. Опрос учинить можно. Досмотр только при сомнениях. Наносить лишнее унижение надобности нет.
И, повернувшись на каблуках, не пожав руки своего начштаба, даже не кивнув головой, ушел к сыну.
Немилость верховного была очевидна. Очевидно было и то, что царь понял, зачем Алексеев прочел ему донесение Бонч-Бруевича, что он понял намерение Алексеева подчеркнуть свое подозрение в том, что у фрейлины могут оказаться документы и письма сомнительного содержания. В свое время Николай уже читал первое обращение к нему Васильчиковой с предложением мира, но не ответил на него. Александра не раз возвращалась в разговоре с мужем к содержанию этого письма. Николай рекомендовал ей забыть письмо, так как не пришло время затевать переговоры о сепаратном мире, раз все идет хорошо И он становится во главе своего войска… Но, как знать, у императрицы свои соображения… Наконец, она могла переслать с Васильчиковой письмо своему брату…
