Последний разговор с Алексеевым запомнился навсегда. Брусилов уважал этого человека, доверял его знаниям и опыту. Поэтому, может быть, так было больно… «Службист. Господи! Неужели я такой же… только не замечаю этого? Вздор! Вздор!»
Брусилов ожесточенно трет седеющий бобрик своих волос. Он не любит в себе этих припадков самоуничижения. Он знает свои недостатки, но он не службист, нет. Из всех наград, полученных им, он любит только вот этот белый крестик — не тот, на шее, а на груди.
— Чепуха! — говорит он, подписывая бумаги. — Чепуха… мусор!
К чему это относится? К орденам или к бумагам?
Около одиннадцати утра прибыл первый свитский поезд, через час бесшумно подошел к платформе императорский. Царя встретил Брусилов, чины его штаба и почетный караул из первой роты 16-го стрелкового полка, шефом которого был царь. Командарм отрапортовал о состоянии вверенной ему армии и доложил, что 16-й стрелковый полк, как и вся стрелковая дивизия, за все время кампании отличался беспримерной доблестью.
— Особенно должен отметить, — добавил командующий, — блестящие действия первой роты, находящейся здесь в почетном карауле. Она только на днях вышла из боя, уничтожив две роты противника.
Царь пожал руку Брусилову и нерешительно оглянулся на Николая Николаевича. Верховный, вытянув шею, почтительно заметил:
— Рота достойна награды, ваше величество.
— Всех? — бормотнул Николай полувопросительно и протянул руку за крестами.
За обеденным столом Брусилов сидит по правую руку его величества. Царь обращает свою речь к командующему армией, к генералу, не знавшему еще ни одного поражения, полководцу, завоевавшему эту землю.
Государь говорит медленно, четко и без запинки. Все любезно улыбаются, кроме командарма.
— В память моего приезда к вам, — говорит Николай и приподнимает свой фужер, приглядывается к бегущим вверх и лопающимся пузырькам яблочного кваса, — я жалую вас, дорогой Алексей Алексеевич, своим генерал-адъютантом.
Улыбки на лицах еще выразительней. Звенят фужеры. Брусилов подымается с трудом, точно у него отекли ноги. Слова его невнятны, он благодарит его величество, он награжден не по заслугам…
Двусмысленность этой фразы мало кто понял, но многим не понравился тон, каким она была произнесена.
— Самомнение, — говорит своему соседу Воейков[7], — пренеприятный субъект.
— Берейтор, — вторит ему сосед.
Далеко не так приятно и спокойно прошли для царицы[8] дни разлуки с мужем. И то, что царь в ставке, и то, что, судя по его письмам, он «пришел к полному согласию с Николашей по многим серьезным вопросам», а следовательно, вышел снова из-под ее влияния, и то, что он встретился с пьяницей Веселкиным и, очевидно, выпивает с ним, и то, что слухи о назначении комиссии по делу Сухомлинова
