P. S.
Пока "Лупа" ждала на редакторском столе своего часа, чтобы увидеть свет, НГ прислала мне е-mail, в котором, как я и предполагал, она продолжила надстраивать свой гипертекст. Автор гипертекста — не только в нем, его место все время сдвигается в сторону метапозиции, которую он занимает по отношению к уже написанному — никогда не доходящему до последней точки. Гипертекст должен быть поэтому тем, что не удовлетворяет создателя. НГ согласилась, читая мои заметки, с тем, что я сказал в них о ее "недоверии к жизни в электронной среде", и определила свое твoрчecтво "аs роstсоmputer оnе",(Как посткомпьютерное (англ.).) добавив к этому: "Мау bе " Damа s ррс" sounds nоt worsе"(Может быть, "Дама с ррс" звучит не хуже (англ.).>. Мау bе. Не стоит, впрочем, забывать о том, что гипертекст живет только как преодоленный (в своей, на самом деле, диалектической непреодолимости).
Автор благодарен Анастасии Шубиной и Габриэлю Суперфину, которые помогли ему в работе над этим очерком
В названии моего очерка глухой согласный на месте звонкого "д" был бы уместнее. В отличие от Канта (и вместе со всеми его русскими критиками), я не верю в то, что нравственность — достояние человеческого разума и, следовательно, присуща всем мыслящим без разбору. "Ладомира соборяне" (чтобы не пытать читателей интертекстуальной загадкой, я напомню им, что у Хлебникова названные им так существа заменили "д" на "т": "Это шествуют Творяне…") — исключение из рода человеческого, которое потому и возможно, что сам homо sapiens выломился из природного царства. Люди, у которых этика в крови, дают прочим ощутить, что и те изолированы, одиноки в чуждом им космосе и что им было бы соответственнее сплотиться и примириться, чем бороться друг с другом, чем пребывать в состоянии незнания по поводу того, что собственную исключительность нельзя превозмочь, расправившись с таковой же Другого. Этика растет из подражания тем, кто отказался от схватки с себе подобными одиночками. Иначе: она подставляет имитацию (в том числе imitatio Сhristi) на место уничтожения дифференциации. Еще иначе: для нравственного человека не существует противопоставленной ему экземплярности. Эдик, он же Эдуард Анатольевич Шубин, был для меня водителем в область нравственности. Стоит ли говорить о том, что копии никогда не дотянутся до оригинала. И что сказанное относится не только ко мне, но и к тому большинству в социальном мире, которое этично в долг (заимствованное не принадлежит никому — останусь ли я себе тождественным или потеряю всё, что имею, если верну взятое напрокат?).
