Мы условились встретиться на Тухлаубене, в итальянском кафе-мороженом. Чтобы дети ничего не заметили, Иван говорит: «Привет! Как поживаешь?» Я тоже в присутствии детей делаю вид, будто уже несколько недель не видела Ивана. Да и времени у нас мало, Иван, не спрашивая, заказывает четыре порции мороженого-ассорти, ему надо отвезти Белу на противный урок физкультуры, который каждый раз становится проблемой для матери Ивана и очень часто для самого Ивана, даже для Белы, физкультуру он не любит. Иван критикует наши школы с их учебными планами, особенно эти дурацкие уроки физкультуры, которые проводятся где-то вне школы и всегда после обеда. Да неужели здесь думают, будто каждый имеет в своем распоряжении несколько машин и несколько нянек! Вообще я никогда не слышала, чтобы Иван говорил о положении дел здесь, в Вене, он не сравнивает, он никогда ничего не рассказывает, кажется, он считает противопоставление «здесь» и «там» неосторожным и к тому же бесплодным. Вот только сегодня он сорвался из-за этого урока физкультуры, он сказал «у вас», и сказал это мне, будто урок физкультуры — это воплощение того мира, к которому я принадлежу и который следует отвергнуть, но возможно, это я в нарастающем у меня страхе что-то нафантазировала, я ведь не знаю, как обстоит дело с уроками физкультуры там, в Венгрии. Иван расплатился, мы выходим с детьми на улицу, к машине, Андраш машет мне рукой, однако спрашивает на сей раз Бела: «А она с нами не поедет? Почему она не может поехать с нами?» Потом они, все трое, исчезают в конце Тухлаубена, свернув за угол, к площади Хоэр Маркт, скрытые от глаз каким-то дипломатическим автомобилем. Я все смотрю и смотрю им вслед, когда их уже и след простыл, потом медленно иду через Петерсплац на Грабен, в другую сторону, мне надо было купить себе чулки, я могла бы купить пуловер, именно сегодня мне следовало бы купить себе что-нибудь красивое, так как они исчезли, разумеется, Иван не мог сказать мне при детях, позвонит он или нет.
Я слышу, как Бела говорит: «Ну пусть она поедет с нами!»
На Грабене я купила себе новое платье, длинное домашнее платье для послеобеденных часов, для нескольких особых вечеров дома, я знаю, для кого; это платье мне нравится, оно мягкое и длинное и объясняет, почему я так часто сижу дома, например, сегодня. Но я бы не хотела, чтобы Иван был здесь во время примерки, Малина — тем более, я могу часто смотреться в зеркало, только если Малины нет дома, я должна хорошенько повертеться перед большим зеркалом в коридоре, и чтобы мужчины при этом были за тридевять земель от меня, на океанской глубине, в поднебесной выси, в мире сказки. Какой-то час я могу существовать вне времени и пространства, испытывая глубокое удовлетворение, перенесенная в легенду, где запах мыла, пощипывание кожи от туалетной воды, шуршание белья, макание кисточек в баночки, задумчивый штрих контурным карандашом — единственная реальность. Создается композиция, должна быть сотворена женщина для домашнего платья. В полной тайне опять делается набросок создания, коим явится женщина, и это будет нечто от начала начал, с аурой, не предназначенной никому. Надо раз двадцать расчесать волосы щеткой, намазать ноги кремом, а ногти на ногах покрыть лаком, надо удалить волосы на ногах и под мышками, душ то и дело включается и выключается, в ванной комнате клубится облако пудры, посмотримся в зеркало, там всегда воскресенье, скажи мне, зеркало на стене, возможно, воскресенье уже наступило.
