Несколько часов назад старый профессор представлял себе дело таким образом, что когда он прибудет в это таинственное учреждение, в этот ни разу не виденный им большой дом, то его либо сразу же расстреляют — тем самым приумножив и без того колоссальное недоразумение, — либо спросят, кто он такой. Тут он в свою очередь высокомерно поинтересуется: а по какой, собственно, причине он сюда доставлен, — и вопиющее недоразумение мигом выяснится. Ведь достаточно телефонного звонка ректору института или комсомольскому секретарю, и к полудню он сможет вернуться домой. Если вызывать свидетелей, то дело, конечно, может затянуться дня на два, на три, как и предупредил человек в штатском еще дома.
Однако оба эти предположения оказались ошибочными… Он сидел на колченогом стуле в чем мать родила, а стриженые волосы сыпались ему на спину, на колени, падали на цементный пол.
Парикмахер слегка щелкнул его по спине.
— Что это значит, уважаемый?
— Ступай, готово!
Старый профессор встал со стула, а большой березовый веник уже сметал в сторону его белоснежные, слегка вьющиеся волосы, мешая их с черными, каштановыми, белокурыми прядями, минуты назад украшавшие головы молодых парней. В углу помещения скопилась уже целая куча.
Теперь он мог пройти в баню. Его встретили гомон, гул и приглушенные паром голоса. Выкрики, грохот жестяных шаек о каменные скамьи и смех. Смех, как в обычной бане, и брызги расплескиваемой воды, и суетня — точь-в-точь субботним вечером в любой из городских бань: там так же намыливают и трут друг другу спины. Мельканье обнаженных тел, фырканье, хохот, празднество плоти, банный шум — такой знакомый, размягчающий душу и тело и в то же время бодрящий.
Старый профессор, набрав воды в шайку, мочит стриженую голову, обливает спину и грудь, стараясь смыть щекочущие волоски, улыбается в этом адском шуме и блаженном тепле и, когда вода в шайке кончается, снова идет к крану.
Лишь один человек с посинелым телом дрожит даже в прогретой бане. Он держит руки перед собою, оберегая огромную, провислую грыжу.
— Отсюда нас поведут на расстрел? — спрашивает он профессора.
Андриан не успевает продумать ответ, как грубоватый весельчак рядом успокаивает того, что с грыжей:
— Сдурел ты, что ли? Ради этого не стоило гнать в баню.
Профессор дружелюбной улыбкой отдает дань сей неотразимой банной логике.
Но в этот момент горячие краны прекращают подачу воды. Среди внезапно наступившей тишины раздается команда:
