Клодина видела, как глубокий вздох облегчения всколыхнул его грудь. Она посмотрела по направлению его глаз: там, над лесом, виднелись зубцы башни – это был Совиный дом, их убежище.
Как смеялись при дворе, когда Клодина отдавала все свои сбережения, чтобы поддерживать старые стены, завещанные ей бабушкой. Теперь они стали для нее благословением. Она могла покинуть разгоряченную придворную атмосферу и уйти домой, в прохладу и тишину зеленого леса.
«Домой!» – как успокаивающе звучало это слово после тревог и разлада последних месяцев. Брату не придется поселиться в наемной квартире: он остается на земле Герольдов, правда, в самом крайнем уголке обширного поместья. Там, на самой границе владений обеих линий Герольдов, некогда стоял монастырь Вальпургисцилла. Построенный благочестивой, испытавшей много горя прабабушкой старшей линии, он был наполовину разорен во время крестьянских войн, потом Герольды снова завладели монастырскими землями, а меньшая часть с развалинами досталась Нейгаузам. Они никогда не обращали внимания на развалины, не пытались остановить их разрушение, и время и непогода могли беспрепятственно точить их. Только пристройка, где была приемная монахинь, которую пощадил пожар, по необходимости поддерживалась, так как в ней поместили лесного сторожа. Но эти развалины лишь обременяли своих владельцев, а потому они недолго раздумывали, когда дед последнего Герольда фон Альтенштейна предложил обменять их на кусочек плодородной земли.
«Смешная романтическая причуда!» – подумали они, когда Альтенштейн сообщил им, что его жена хотела бы приобрести этот живописный клочок земли. Он записал его на имя жены – бабушки Клодины.
Уже виднелся высокий южный фасад замка, особенно заметно было окно на самом верху башни – заложенное светлым камнем, оно бросалось в глаза на фоне голубого неба.
Бабушка употребила все свои деньги, чтобы предохранить от полного разрушения старый замок. Здесь, в бывшей приемной, превратившейся в уютный вдовий приют, жила она после смерти горячо любимого мужа и занималась разведением цветов на заброшенном монастырском кладбище.
Старый Гейнеман, давнишний садовник Герольдгофа, был ее помощником. Благодаря их трудам давно бесплодная почва стала годной для цветов. Здоровый сын радовал бы садовника не больше, чем этот благодатный кусок земли. Поэтому старик последовал за своей госпожой, когда она удалилась в Совиный дом, и до сих пор жил в нем, по завещанию старушки в качестве кастеляна. Он поправлял каждый камень, грозивший отвалиться, берег всякое семя, занесенное ветром из лесов и полей. «Он, как Цербер, считает каждую травку», – говорила о нем фрейлейн Линденмейер, которая была горничной покойницы. Ей также был обеспечен пожизненный приют в Совином доме. Она занимала лучшую угловую комнату нижнего этажа, где день за днем сидела у окна с вязанием или книжкой и смотрела на убегающую вдаль дорогу…
