С этими словами он положил шляпу и снял перчатки.
– Дай мне глоток свежего пива, сестра, – попросил он, изменяя тон, – это сладкое французское вино и сладкие папироски мне ужасно противны… Но разве вы уже хотите уезжать, кузина?
– Останься, – обратилась к Клодине Беата и, обернувшись к брату, прибавила: – Она не совсем здорова, но герцогиня послала за ней карету, и она принуждена была поехать…
Барон Герольд улыбнулся и взял пенящийся стакан, поданный слугой.
– Конечно, – сказал он и залпом выпил его.
Клодина во время этого разговора стояла, завязывая платок; увидев его улыбку, она побледнела, как смерть, и вдруг гордо выпрямилась.
– Конечно, – повторила она дрожащими губами, – я не могла отказаться от приглашения ее высочества. Я сегодня была у нее, буду и завтра, и послезавтра, и стану ежедневно навещать ее, если она прикажет. Я знаю, что поступаю согласно желаниям Иоахима, когда стараюсь скрасить дни – все равно кого, герцогиня ли это или поденщица, работающая в нашем саду.
Она остановилась, но, казалось, заставила себя замолчать.
– Вели подать карету, Беата, – попросила она, – пора домой, уже поздно.
Улыбка исчезла было с лица Лотаря, но теперь снова появилась. Он глубоко поклонился, как будто соглашаясь с нею.
– Позвольте вас проводить, – сказал он и взялся за шляпу.
– Благодарю вас, мне бы хотелось быть одной.
– Я сожалею, что вам придется еще полчаса переносить мое общество, но не пущу вас одну.
Клодина обняла Беату и поцеловала ее.
– Что с тобой? Ты вся дрожишь, – спросила Беата. – Но ничего, милая! Итак, дай мне знать, когда тебя не будет дома, тогда я возьму девочку к себе.
Клодина снова ехала через молчаливый лес. Она прижалась к углу кареты, притянув к себе платье и крепко захватив рукой его складки, как будто так ей было легче успокоить свое внутреннее волнение.
Рядом с ней сидел Лотарь; свет фонаря падал на его правую руку и заставлял блестеть широкое обручальное кольцо. Оно было совершенно неподвижно, как будто владелец его спал. Ни одного слова не было сказано в этом обитом шелком экипаже, укрывавшем двух людей от непогоды и мрака ночи. В груди девушки кипела буря гнева и горечи: что думал о ней этот человек, за кого считал он ее?! Она не могла представить себе этого, потому что в ушах ее звучали собственные отважные слова: и завтра, и послезавтра я опять поеду и буду ездить каждый день!
Но жребий был брошен: она сделает то, что сказала, и это было справедливо.
