– А мне больше нравится дядя Лотарь, – заявила малютка.
Девушка вдруг повернулась и пошла к двери, потом поднялась по узкой лестнице и постучала в дверь к Иоахиму. Она застала его расхаживающим по комнате с растерянным выражением лица.
– Я совершенно выбит из колеи, – пожаловался он. – О мое прекрасное одиночество! Клодина, не пойми меня неверно! Ты знаешь, что я люблю и уважаю герцогскую семью и горжусь тем, что моя прелестная сестра привлекает ее в наш лесной уголок. Клодина, ты не сердишься на меня за мои слова? – спросил он, только теперь заметив тень на ее лице.
Она отрицательно покачала головой.
– Нет, Иоахим, за что же? Но мне жаль тебя, скажи им прямо, что ничто не должно мешать твоей работе… Слышишь? Ничто не должно мешать тебе!
Он остановился и погладил ее по щеке.
– Нет, дитя мое, – возразил он, – ты, как бывшая фрейлина, должна знать, что этого сделать нельзя. Удивительная любезность со стороны их высочеств – посетить нас здесь. Они не должны услышать от нас такого же отказа, как от Беаты! У меня захватило дух, когда она отрапортовала свой ответ. Я не понимаю, как Лотарь мог спокойно его выслушать, – меня он возмутил.
– А твоя работа, Иоахим? Я уверена, что герцогиня очень огорчится, когда узнает, что помешала тебе.
– У нее хороший характер, она любит все прекрасное, но она больна, очень больна. Слышала ты ее кашель? Он раздирал мне сердце. Так кашляла и она, Клодина… О, эта ужасная болезнь!.. Нет, нет, Клодина, уже из-за того, что ее жизнь угасает, Совиный дом должен быть всегда открыт для ее высочества.
Сестра не отвечала. Она подошла к окну, через которое сиял красный вечерний свет, и со страхом смотрела на вершины деревьев. Нет, она не должна, не вправе поверить ему свою горькую заботу, – не должна тревожить его. Может быть, слепая страсть герцога уже прошла? Сегодня он не следил за ней жгучим взором – его глаза едва скользнули по ней. Она машинально склонила голову, как бы желая возразить внутреннему голосу: может быть, благородство и великодушие победили, и вид угасающей жизни… Она могла быть спокойна, могла надеяться.
Брат подошел к ней и взял ее за руку.
– Тебе скучно в одиночестве, Клодина? – мягко спросил он. – Сегодня, когда в наш дом ворвался луч из твоей прежней блестящей жизни, мне показалось, что грешно удерживать здесь гордого лебедя.
– Иоахим, – с мучительной улыбкой сказала Клодина, и глаза ее стали влажными, – если б ты знал, с каким удовольствием я живу здесь, как мне уютно и спокойно в нашей бедности, ты никогда не говорил бы так. Нет, мне не только не скучно и не печально, наоборот, здесь у меня так легко на сердце, как давно не было. Теперь я пойду вниз готовить ужин, он состоит из салата и яиц всмятку, но ты не поверишь, Иоахим, как нежен салат Гейнемана!
