– Словно золото в слитках! – сказал Гейнеман, протягивая руку к стоящим вдоль стены кругам. – И все это собрали желтенькие крошки!
– А цветы, с которых они собирали пыльцу, цвели сотни лет тому назад, – дополнил взволнованный Герольд. – Если б я распоряжался находкой, я бы ее пальцем не тронул.
– О господи, – запротестовал совершенно испуганный садовник.
– Хотя на этом воске нет надписей, как на вощеных дощечках, все же они содержат в себе часть монастырской жизни, – продолжал Иоахим, не обращая внимания на восклицание садовника. – Что происходило в душах монахинь, когда они придавали эту форму добыче, приносимой пчелами из цветущего, греховно прекрасного мира, лежавшего за стенами их обители? О чем думали они?
– Позвольте, сударь, могу вам сказать безошибочно: они думали о том, сколько денег получат за воск, больше ни о чем, – сказал Гейнеман, почтительно, но с таким хитрым взглядом, что Герольд расхохотался. – В монастырях всегда стремились к накоплению богатств, почитайте старинные рукописи – там подробно описано, какие длинные руки протягивали благочестивые сестры ко всему, что можно было подцепить. За свои молитвы они требовали, чтобы бедные души, боявшиеся того, что будет с ними после смерти, отказывали им не только земли, но и свои последние гроши.
Он навел луч фонаря на стены.
– Что за прекрасный погреб! Здесь нет ни малейшего следа пожара, который охватил тогда все. Мы можем пользоваться погребом, барышня! Все остальное совершенно засыпано, и потому надо вынуть воск и как можно скорее вынести его на воздух.
– Этого нельзя, милый Гейнеман, – решила Клодина, – находка должна оставаться на месте нетронутой, пока ее не увидят Нейгаузы… Не напишешь ли ты Лотарю? – обратилась она к брату.
– Я? – воскликнул он с комическим ужасом. – Все что хочешь, только не это. Ты знаешь…
– Да, я знаю, – ответила она, улыбаясь. – Я тоже не хочу иметь дела с бароном фон Нейгаузом. Я предоставлю решение Беате. Пусть она приедет сама или пришлет поверенного.
Герольд кивнул.
– Сообщить Нейгаузам необходимо. Люди злы, услышат о находке, увеличат ее в десятки раз, а потом станут болтать об утайке и тому подобное… А на мою сестру не должна упасть никакая тень. Лотарь будет думать, как и я. Воск монахинь давно выморочен и принадлежит тому, на чьей земле найден, – замечу, что, по римскому и всеобщему праву, только наполовину, а другая половина принадлежит нашедшему, то есть нашему Гейнеману.
