Не знаю почему, но люди испытывают к слову «пресса» какое-то почти трепетное уважение и почтение, хотя она этого, с моей точки зрения, совершенно не заслуживает. Среди моих многочисленных знакомых есть и журналист, собирающий нэцке. Причем этому занятию его оклад в грандиозную сумму сто пятнадцать рублей не помеха. Прежде он организовывал письма-отклики по поводу «Малой земли», которая, козе понятно, затмила большую, а теперь организует поступления в редакцию писем, где трудящиеся, ни разу не бывавшие за границей, вовсю клеймят ее позором. Сам он в своих опусах с неподдельным ужасом говорит о наркомании на Западе, но, наверное, рано или поздно дождется разрешения писать о наркоманах отечественного производства, которых в последнее время развелось столько, что не заметить этого можно лишь будучи слепоглухонемым.
Проходит каких-то пять минут, и я вхожу в кабинет Константина Николаевича, минуя почти двадцатиметровый стол для заседаний, крепко пожимаю его руку. Константин Николаевич ткнул пальцем в кнопку селектора и попросил:
— Ирина Сергеевна, пожалуйста, два кофе и полчаса я буду занят.
Буквально через минуту в кабинет вошла секретарша, бережно неся на подносе две чашки из настоящего фарфора, в которых истекал ароматом настоящий бразильский кофе.
— Ирочка, — обратился к ней Константин Николаевич, — если появится Постников, передайте ему, чтобы явился к четырнадцати тридцати вместе с Олешко.
Смотрящая на своего шефа влюбленными глазами, слегка увеличенными фарами огромных очков, Ирина Сергеевна кивнула головой и осторожно закрыла громадную дверь кабинета.
Константин Николаевич достал из верхнего ящика стола небольшой коричневый конверт, передал его мне и жестом указал на остывающий кофе. Щелкнув золоченым «Ронсоном», он прикурил длинную черную сигарету «Плюс», щелчком пододвинул ко мне пачку. Я, конечно, мог повести себя ровнее, но барское гостеприимство хозяина этого кабинета мне почему-то не нравилось. Дома он вел себя иначе. Нет, не зря я продолжаю карьеру сторожа, хотя, наверное, тоже мог бы со временем пробиться в какой-нибудь начальственный кабинет. Власть даже если не портит человека, то волей-неволей откладывает какой-то отпечаток на его поведение, но создан я уж, видимо, так, что предпочитаю демократические отношения, что с Константином Николаевичем, что с моим незадачливым компаньоном Барановским. Поэтому достаю из кармана пачку настоящих пахитосок с вделанными мундштуками, специально приготовленных для встреч на подобном уровне и нажимаю на кнопку зажигалки «Дук модерн», за которую можно было бы взять несколько «Ронсонов».
