Итак, вам легко понять, отчего широкая, готически убранная комната казалась Полиньке и пуста и мрачна, отчего группа Амура и Психеи, грациозно выдвигавшаяся от противоположной стены, выводила ее из терпения своею непристойностию, отчего святая Цецилия, изгнанная из спальни, как-то лукаво смотрела на мадам Сакс и как будто подсмеивалась над ее горем.
Вот почему Полинька Сакс уже с полчаса сидела в широком кресле, прижавшись совсем к уголку, подогнувши ножки и уцепившись руками за колени. Три собачки, загнув хвосты кверху, напрасно ходили около нее: она не садилась к ним на пол, не целовала их, а только время от времени заботливо посматривала на больную свою Полю.
Вдруг собаки поджали хвосты и, будто по команде, справа по одной вышли из комнаты. Чьи-то шаги послышались вдалеке: Полинька нахмурилась еще больше, еще крепче прижалась к уголку кресел… и, несмотря на все усилия, не могла-таки сдержать самой веселой, самой несердитой улыбки.
В комнату вошел Константин Александрыч Сакс, в черном фраке и черном бархатном жилете. Следы нелюбимой работы еще не успели исчезнуть с его лица; с озабоченным видом прошел он к креслу, на котором сидела Полинька и две трети которого все еще оставались пустыми.
Вдруг улыбка показалась на его лице, он бросился в кресло, загородил уголок, в котором Полинька сидела, и обхватил ее талию.
— А! Мы сердимся, — говорил он, целуя ее, — знаю я привычку жаться к уголкам, знаю твои кошачьи манеры!
— Тише, Костя, тише, — кричала Полинька, царапая мужа без всякой церемонии, — не видишь ты, Поля больна…
— Ты больна? Что с тобой, птичка?.. — Он с беспокойством посмотрела лицо Полиньке.
— Ай, ай! И жену от собаки не отличит.
— А! Так эта Поля больна, — сказал Сакс, покачав головою и взглянув на собачонку, которая все ворчала. —
Грех великий христианское имя
Нарекать такой поганой твари.
[39]Это сказано о жабе, да не велика разница.
— Ах, гадости! Слушай, Костя, — продолжала Полинька с серьезным видом: — зачем ты меня вчера обманул?
— Это как?
— Куда ты сегодня чуть свет уехал?
— Служба, птичка моя, служба, от нее не запрешься. — И лицо Сакса приняло прежнее выражение досады и беспокойства. — Сегодня бы уж не в счет, да вот горе какое случилось…
— Что, что такое?
— Мне надо ехать отсюда на три недели.
Полинька оцепенела, испуганные глаза ее остановились на муже, сердце ее замерло.
— Куда? — с усилием выговорила она.
— Верст за четыреста. В ***ов[40].
— Боже мой, зачем же?
