— Триция! Триция! — Дворняжка просыпалась, подбиралась ближе, стуча хвостом по полу, и ее клейкий, упругий, точно резина, язык обвивался вокруг его пальцев. Случалось, что она пробовала даже взобраться на кровать, скребя по полу коротенькими, как у таксы, напруженными лапами и нашаривая его лицо мордой, доставшейся ей от шпица. Но в этих случаях он командовал:
— На место, Триция! На место! Негодница! — И, пристыженная, словно застигнутая на месте преступления, собака опускала морду и снова забиралась под кровать.
Тим спустил ноги с постели и негромко позвал в темноту:
— Триция! Триция, ты где? — Тем же голосом, каким мог бы позвать: "Лора!"
Но никто не кинулся с привычной поспешностью на его зов. Он встал и подошел к окну, зябко поеживаясь вдруг, хотя было жарко и мятая простыня, с которой он поднялся, промокла от пота. Он осторожно ступил на балкон, такой хлипкий, что детям выходить на него воспрещалось — из опасения, как бы он не обвалился под их тяжестью. Из трех громоздких глиняных горшков раскинулись почерневшие вайи, похожие в лунном свете на ноги исполинских пауков. Он забыл, что Лора велела их поливать, забыл и то, что она велела пропалывать цветы в саду. Имаи-сан, которой даны были те же наставления, тоже либо забыла, либо умышленно не выполняла их, как не выполняла вообще никакие обязанности, которые считала выше своих возможностей или ниже своего достоинства. Не соблюдая больше осторожности, Тим оперся на перила и внезапно представил себе, как балкон рушится под тяжестью его тела, прогнившее дерево рассыпается едко пахнущим прахом и он падает вниз и, раскинув руки и ноги, остается лежать на террасе. На мгновение ему стало приятно, что он позволил себе дать волю воображению.
На земле, между двумя заросшими клумбами, лежал квадрат лимонно-желтого света. Либо Майкл уснул, не потушив лампу, либо еще не спал.
Шлепая босыми ногами, Тим вернулся в комнату и порывисто, раздраженно натянул пижамную куртку, брошенную на спинку стула. Потом вышел в коридор и еще раз негромко позвал из тишины дома:
— Триция! Триция, ко мне! — Ни звука в ответ. Он заглянул в ванную комнату, где в ванну с оранжевыми подтеками того же оттенка, что и табачные пятна у Майкла на пальцах, уныло капала вода из крана, заглянул в пустые детские, в уборную, где, как выражалась Лора, вечно "воняло канализацией", сколько она ни сыпала в унитаз порошков и сколько ни распрыскивала аэрозолей.
Он спустился по скрипучей лестнице, поминутно останавливаясь, не отнимая руку от перил.
