— Куда мы едем? Что будет потом?
— Увидите, — ответила миссис Бейкер, и, несмотря на любезность ее голоса, это прозвучало как-то зловеще.
Поездка продолжалась. Пламя горящего самолета было все еще видно, причем сейчас оно стало еще отчетливее, так как солнце уже опустилось за горизонт. Наступила ночь, а они все ехали. Неимоверно трясло: они, разумеется, не пользовались основными дорогами — иногда ехали по степной трассе, иногда прямо по пустынному бездорожью.
Долгое время Хилари бодрствовала, возбужденно перетасовывая в уме мысли и предположения. Но наконец собственное изнеможение, толчки и подпрыгивания машины из стороны в сторону укачали ее, и она заснула. Это был прерывистый сон. Многочисленные выбоины и кочки на дороге будили ее. Несколько секунд в замешательстве старалась вспомнить, где находится, затем к ней возвращалось чувство реальности. Некоторое время она боролась со сном, перебирая в уме прошедшие и ожидающие ее события, потом мысли снова путались, уронив голову, она клевала носом и в очередной раз засыпала.
II
Внезапно ее разбудила резкая остановка автомобиля. Очень нежно Питерс потрепал ее по руке.
— Проснитесь, — сказал он. — Кажется, мы куда-то приехали.
Все выбрались из фургона с затекшими ногами и утомленные. Было все еще темно, но уже можно было различить, что они остановились у дома, окруженного пальмами. На некотором расстоянии виднелись тусклые огни, как будто там располагалась деревня. Освещая дорогу фонарем, их провели в дом. Это была выстроенная в национальном стиле хижина, в которой сидели две берберские женщины, сразу принявшиеся с любопытством рассматривать Хилари и миссис Кэлвин Бейкер, не переставая при этом хихикать. На монахиню они не обратили никакого внимания.
Трех женщин провели в маленькую комнатку на втором этаже. Там на полу лежали три тюфяка, какие-то кучи тряпья, но не было никакой мебели.
— У меня ноги совершенно онемели, — заявила миссис Бейкер. — Прямо судорога сводит от такой поездки, что нам пришлось перенести.
— Неудобства не имеют никакого значения, — сказала монахиня.
Она говорила с резкой, непоколебимой уверенностью. Ее английский, как заметила Хилари, был грамотным и беглым, хотя и с ужасным акцентом.
— Вы живете во имя исполнения своего долга, мисс Нидхайм, — сказала американка. — Я даже могу представить вас в монастыре, упирающейся коленями в жесткие камни в четыре часа утра.
Мисс Нидхайм презрительно усмехнулась.
— Христианство сделало из женщин дур, — отрубила она. — Преклонение перед слабостью, какое слюнтяйское унижение! А языческие женщины обладали силой Они умели веселиться и побеждать. Ради победы не существует невыносимых неудобств! Любые лишения всегда окупятся.
