Жабий жрец с тех пор очень обозлился на мать.
В темной душе истребителя жаб скрывалось много тайн. Если б они обнаружились вдруг во время праздника Курандеро, его поганые глазки матери давно бы скормили болотным выдрам, а похотливый початок вывесили бы на видном месте в назидание другим двуногим кайманам.
Но тайны есть тайны. Их нельзя раскрывать.
Сразу после праздника Глупую Сиду Перепелку жестоко избил муж. Его недаром прозвали Тяжелый Кулак. Целый месяц несчастная не показывалась из дома. И только по доносившимся изнутри жалобным крикам подруги узнавали: жива.
В доме Серой Сойки тоже состоялось кровавое побоище.
Долго еще после праздника женщины бегали к холодному ручью усмирять отпечатки мужниного гнева.
Досталось и жрецу. Он долго прихрамывал, держась за поясницу, а правый глаз его навсегда повернулся к кончику носа.
Женщины перешептывались: "Это подарок жрецу от Тяжелого Кулака. Глупая Перепелка все рассказала мужу".
Вот почему Жабий Жрец навсегда запретил праздник Курандеро.
- Это из-за грибов, - говорил он, тыча пальцем в выбитые зубы Скромницы Кукушки. - Стоит ли, дети мои, ради каких-то Курандеро терять своих мужей и красоту лица? Не надо нам Курандеро. Не наш это праздник.
С тех пор секреты похотливого жреца, вырастая вместе с маленькими девочками, старятся, стираются в памяти и с туманом забвения уносятся в небо, приводя мир богов в ярость.
-9-
Длинная процессия воинов, как пестрая шумная змея, уползла за горизонт. Бой барабанов и вой смертниц поглотил тревожный гвалт попугаев.
Я взглянула на небо. Тысячи птиц кружились над нами! Солнце померкло от черных туч.
Откуда напасть? То трупные мухи, то кондоры-падальщики, то грифы и вороны спешат обжить наш край.
Вороны - вещие птицы. Они видят будущее, умеют считать, сколько еды достанется подросшим птенцам, и в предчувствии голодных дней уничтожают лишние яйца. Если в небе много черных птиц, жди обильной падали в этом году.
К ногам тяжело упал кондор. Его крылья мелко дрожали, дергались скорченные лапы. Из перекошенного клюва на землю вытекла алая струя. Глаза птицы остановились на моем лице. Мертвая пелена отсекла их от мира живых.
Рядом с трупом спланировал тяжелый гриф. Словно хвалясь шириной прекрасных крыльев, расправил их во всю красу, полюбовался мерцанием перьев на солнце, и вдруг, закутавшись в них, как в плащ, уснул.
Еще одна крупная птица с клекотом рухнула на крышу соседнего дома. На нее тут же спикировала стая сорок. Я побежала в дом:
