И тут на балконе напротив появилась привлекательная блондинка. Мысли у Леся сбились и потеряли геройскую остроту. Затем поблекли, смешались, спутались и наконец разлетелись, как испуганные вороны. Мрачное настроение посветлело, а носитель настроения полностью сосредоточился на исчезновениях и появлениях блондинки. Когда она испарилась окончательно, оказалось, прошло не менее двух часов. По неоспоримому ощущению голода Лесь понял — самое время отправиться домой обедать.
Он встал с полу несколько одеревенелый, бросил последний взгляд на балкон визави, затем заглянул вглубь рабочей комнаты и замер.
Увиденное поразило его в самое сердце! На мгновение все физические и умственные компоненты вышли из повиновения. И сразу же в его душе грянула штормовая буря, усиленная отчаянием. В тайфуне чувств Лесь не мог вот так сразу решить, что на сей раз приключилось с ним: трагическое несчастье — ведь измена прекрасной Барбары очевидна, или неожиданная удача — известен наконец ненавистный таинственный соперник. Он приклеился к стеклу и диким взглядом сверлил группу из двух человек в комнате.
В первые минуты ему не удалось идентифицировать мерзкого индивида, ибо взаимоположение фигур не способствовало идентификации, а безумная ревность застилала глаза. После неслыханно долгого времени партнеры оторвались друг от друга только затем, чтобы, изменив несколько конфигурацию, тотчас же вернуться к действиям по предыдущей схеме. Этого краткого мига хватило Лесю.
Он оторвался от стекла. Ноги у него дрожали… Снова уселся на кипе фотокопий, дабы не видеть мерзостной картины. В его голове одичалые мысли отплясывали некий безумный danse macabre[1]. Через некоторое время из полного хаоса вынырнуло, наконец, одно разумное соображение и приняло форму категорического, неизменного решения.
Окончательно отказавшись от кадровички, Лесь решил убить главного инженера…
Преступные замыслы постепенно становились для Леся хлебом насущным и дурной привычкой. Захлестнувшая кровожадная мания изолировала его от настроения мастерской и общественного мнения. Его нежные и томные взгляды на Барбару сделались страстно-мрачными. Пиво и балкон визави ушли в небытие, ибо он ни на миг не желал упустить из поля зрения предмет своих чувств, справедливо опасаясь, что дикая жажда мести без постоянного притока энергии, пожалуй, утратит интенсивность. Однако бушующим страстям следовало дать какой-нибудь выход, возможность разрядиться в великой деятельности, и он взялся за единственно доступное. Бросился на чертежи, словно изголодавший коршун на падаль!
