Просто ее стало слишком много во мне, я почувствовал это в тот момент, когда сделался своим для ее дома или прекратил существовать.
Я знал, что так может продолжаться годами, я мог бы воспринять от нее все, чего еще не знал, да так и не узнал: имена и сочинения древних греков, тексты корифеев современной литературы, темные манящие глубины классической музыки - все, что так естественно окружало ее в этом домике посреди леса, где все эпохи протекали одновременно - с шести до девяти, - но я больше не хотел, чтобы так было.
Интуитивно, однако вполне отчетливо я чувствовал, что ее мир - это не мой мир, я должен вернуться на отведенное мне место - к мужчинам, которые тяжело работают днем, а вечером за кружкой пива расслабляются перед телевизором, которые вспоминают о женщинах, только когда хотят трахаться, и не воспринимают каждый половой акт как мистерию. Там у меня под ногами была прочная и надежная почва, которую я боялся утратить.
Только я не подозревал тогда, что уже отравлен и никогда не смогу примириться с тем простым укладом, который предлагает жизнь.
Да ну, это слишком мудреное объяснение.
В конце концов, я просто понял, что ничего у нас не может получиться.
Ничего не может получиться.
А раз получиться ничего не может, то нечего и время терять.
А если мужчина что-то решил, он уже не станет оглядываться назад.
Можно назвать это решительностью, можно малодушием.
Или назовите мужеством - здесь и то, и другое вместе.
Конечно, я помнил ее еще очень долго, около года или больше. Каждую женщину сравнивал с ней и ни в одной не находил того, от чего когда-то бежал и к чему снова стремился.
И она искала меня.
Писала письма, полные отчаяния, читать их было тяжело.
Писать она умела!
Разбирая ящики стола, я нашел и эти письма, целую стопку, многие так и не были распечатаны.
Назовите это мужеством.
Не распечатал я этих писем и в этот раз, спустя годы. А распечатанные не стал перечитывать.
Я их сжег.
Иногда я настолько отчетливо могу вспомнить ее лицо, будто она сидит напротив. А иногда никак не могу вызвать его в памяти. Чаще всего ее образ возникает, когда я его не жду: за рулем, в постели с Илзе, на работе. А бессонными ночами, когда пытаюсь увидеть его рядом с собой, - он не приходит. И тогда я не могу заснуть.
Мне надо было обрести покой.
Я не заметил, как Серафим достал бутылку самогона, открыл и налил нам обоим. Я не заметил, как выпил свой стакан. Или, может, два.
