А журналисты Кристина Джонс и Уорд Джонсон вообще считают, что «заботой американской политической элиты не является установление или защита демократии, а установление капитализма во всем мире с беспрепятственным контролем над ресурсами и рынками».
[12]На протяжении 1960-х годов степень консенсуса в отношении антикоммунистической идеологии была высокой. За исключением крайне левых практически все слои американского населения приняли антикоммунизм в качестве основного параметра американской внешней политики. В 60-х и 70-х годах этот консенсус немного ослаб, но противодействие коммунистической экспансии или агрессии по-прежнему оставалось мощным инструментом легитимации до тех пор, пока в 1991 году не закончилась холодная война.
До этого момента угроза коммунизма в период холодной войны была двукратной: во-первых, из-за страха «красной угрозы», подавляющей всех инакомыслящих, и угрозы массового уничтожения; во-вторых, из-за угрозы для бизнеса со стороны левых политиков, предлагающих национализацию, изменения трудового законодательства, перераспределение или закрытые рынки. После холодной войны красная угроза исчезла, но национальный интерес президента США по-прежнему включал защиту интересов американского бизнеса от левых угроз. Поскольку коммунизм перестал быть оправданием существующей угрозы, президенты были вынуждены искать средства эффективной легитимации национальных интересов, действуя в интересах бизнеса от предотвращения левых угроз.
Президент Джордж Буш-старший – первый президент наступившего после холодной войны периода – опробовал «Новый Мировой Порядок» и предложил угрозу наркотерроризма в качестве замены холодной войны (оправдывающая мифология которой больше не поддавалась легитимации).
С потерей одного из сильнейших определяющих элементов и источника легитимности для американской внешней политики общенациональный интерес сместился. Несмотря на то, что элитная сеть внешнеполитического планирования все еще существует (хотя и в несколько преобразованном виде), правительство США начало развивать способность делать свой собственный анализ внешней политики и осуществлять долгосрочное планирование – и поэтому стало играть большую роль в определении национальных интересов.
То, что действительно изменилось с окончанием холодной войны, – это не процесс, с помощью которого определялись национальные интересы, а сами существенные интересы. С резким снижением угрозы «важным территориям» и возможным окончанием любой вероятной угрозы для открытых рынков и сырья любая правдоподобная угроза для традиционных основных национальных интересов, по-видимому, исчезла. Пока национальный интерес президента продолжал включать проблемы безопасности и защиты американских бизнес-интересов за рубежом, появился целый ряд дополнительных нормативных интересов (которые либо могут, либо не могут осуществляться): продвижение демократии, защита прав человека, поддержание мира, прекращение этнических, националистических и сепаратистских конфликтов и так далее.
