Некоторое время спустя дон Корнелио, продолжая путь, увидел перед собою, в красном зареве знойного заката, индейца, гнавшего с пастбища двух коров с полным выменем. Надеясь получить от этого индейца что-нибудь для утоления голода и жажды, или, по крайней мере, сведения относительно замеченных в этом краю странностей, молодой человек окликнул краснокожего. Тот испуганно оглянулся. Разглядев мирного путешественника, он хотел поспешить к нему навстречу, но в это время цирковая кляча студента, в свою очередь, заметила коров, и в тот же миг, словно наэлектризованная, задрав хвост, круто повернулась и вскачь понеслась назад по прежней дороге. Тщетно стараясь удержать лошадь, дон Корнелио не переставал кричать индейцу, чтобы тот остановился. Но индеец, почуяв что-то недоброе в человеке, который зовет его к себе, а сам от него удирает, счел за лучшее как можно поспешнее продолжать свои путь и вскоре скрылся в лесу.
- Святая Матерь Божия! Да что же это такое сделалось со здешним населением? -вслух удивлялся студент, кое-как остановив и успокоив, наконец, лошадь. - Должно быть, оно поголовно взбесилось и не сознает, что делает.
Повернув лошадь в прежнем направлении, он продолжал подвигаться вперед еще более голодный, усталый и разочарованный.
Наконец дон Корнелио достиг десятка хижин, расположенных на песчаном берегу небольшой речки. Эти хижины были так же пусты, как все встреченные им раньше за последние дни. Но при виде их лошадь решительно отказалась двинуться хоть на шаг дальше, и ее хозяин, не менее измученный, чем она, решился остановиться здесь в ожидании обещанной доном Рафаэлем помощи.
Перед одной из хижин высилось два тамариндовых дерева, к которым был подвешен гамак, футов на семь-восемь от земли. Гамак был просторный и прочный, сплетенный из крепких манговых волокон. Ложе это манило усталого путешественника, обещало покой и было словно специально для него приготовлено.
Напившись вдоволь речной воды, которую зачерпывал ладонями, и пустив к ней разнузданную им лошадь, он по стволу одного из тамариндов взобрался в гамак. С наслаждением растянувшись в эластичной качалке, он некоторое время внимательно прислушивался к каждому звуку, надеясь услышать приближение людей, высланных ему на помощь.
Наступила темная ночь. Вся природа погрузилась в сон. Ничего похожего на лошадиный топот не было слышно. Зато до напряженного слуха молодого человека стали доноситься звуки, поражавшие его своей загадочностью, как и все, что он видел в этой провинции. Где-то вдали что-то шумело и гудело. Было это похоже и на беспрерывные раскаты сильнейшей грозы и на рев океана, бичуемого ураганом. Хотя кругом воздух был совершенно тих, но дону Корнелио казалось, что он слышит порывы бури, а сквозь них - смешанный гул отчаянных человеческих воплей.
