Привязали лошадь к дереву, шли пешком через сугробы. Набивался снег в ботинки, леденил, кусал коленки, побагровевшие, должно быть, досиня, падал сверху за воротник и не таял. На второй версте поднял Сенька машинисточку на руки и так донес до Сестры-реки и поставил снова в снег только на другом берегу, за границей.
Кончилось Сенькино счастье, глубокая радость уплывала в черную, настороженную, пограничную ночь.
— Теперь катись, моя цыпочка, катись пока что.
Обцеловал всю — глаза, губы, шубку, до кончиков бот, — в руки пачку казенных червонцев сунул и сбежал вприпрыжку вниз на речной лед.
Машинисточка пошла с узелками по финскому берегу до первого патруля, а Сенька вернулся к себе в район на завхозной лошади.
Приехал товарищ с кобурой на боку, прошел без доклада в кабинет завхоза и поставил вопрос ребром: не знает ли чего товарищ Поярков про Сеньку Пупсика, хулигана с многими отсидками. Уходя, забрал книги с отчетностью и велел завхозу следовать за собой. В коридоре поджидали конвойные. Кладовщик обидно усмехнулся.
— Заноза! — крикнул ему Сенька.
— В чека наговоришься, охтенский шкет, — огрызнулся кладовщик.
Пайковый хвост скулил у подъезда. Небо было коричневым. Советский день начинался в снегу и в тумане.
Одним словом, на этот раз Сенька густо всыпался. И про ковры узнали, и про Сестру-реку и про все узнали. Режим в России не прежний — нынче покруче будет. Канителятся до поры до времени, а конец — один. Все это отлично понимал Сенька Пупсик и даже не думал выкручиваться.
Плюнул.
На суде, как полагается, потребовал обвинитель для Сеньки высшей меры наказания. Возражений не встретилось. Сенька произнес:
— Как по профессии есть я максимальный безбожник, то в Царствие Небесное, извиняюсь, не верю. А все-таки случай какой интересный может и там представиться… Случаев везде вагон. Высшая, так высшая, товарищи судьи, плакать не будем.
Постановлением суда человека вывели в расход.
В камере Сенька сказал комиссару:
— Не омывши, швырнете. Захоронение вполне гражданское. Дозвольте раньше в баньку сходить.
— Вшей отмоешь — черви сожрут, — пошутил комиссар.
Оба посмеялись. Но в баню сходить дозволили.
А на рассвете, когда воздух был еще холодным и сизым, Сеньку вывели за город. Удивительный иногда воздух бывает за городом; ах, какой бывает иногда под Питером удивительный воздух!
Сенька был спокоен, совершенно безразличен к тому, что происходило с ним и вокруг него. Таким его и к стенке поставили, хотя, собственно, стенки никакой и не было, а так просто — кочка какая-то. У стенки Пупсик заговорил еще раз:
