Через четыре-пять часов фургон останавливается. Судя по голосам, мы на заправочной станции где-то на шоссе. Они заливают в машину бензин, потом сами заправляются бургерами, чипсами и газировкой. Запах был бы очень соблазнителен, но я страшно хочу в туалет и не могу даже думать о еде и напитках.
Наверное, все равно не поможет, но я попробую.
— Мне надо в туалет.
Цепь снова бьет меня по ляжкам.
Фургон трогается с места. Клей бормочет какие-то указания водителю, но я ничего не могу разобрать.
Через двадцать минут фургон тормозит. Меня выволакивают за лодыжки наружу, прямо на улицу, вернее, в кусты, в которых стоит фургон. Шума движения почти не слышно. Они нашли тихий уголок.
— Любая мелочь. Что угодно. И ты мертвец. — Киеран так близко, что брызги его слюны летят прямо мне в ухо.
Я делаю вид, что ничего не слышу.
Он расстегивает мои наручники и освобождает мою правую руку.
Я писаю. Долго-долго и с удовольствием.
Едва я успеваю застегнуть ширинку, как на меня снова надевают наручники и запихивают в фургон. Я лежу внутри и улыбаюсь, отчасти оттого, что пописал, отчасти оттого, что думаю о Селии: она круче этих идиотов.
Мы едем дальше. Киеран, наверное, уснул, потому что он больше меня не беспокоит. Гвоздь по-прежнему у меня во рту, но рядом трое Охотников, и у меня нет шансов на побег.
Ржавый пол фургона царапает мне щеку, когда меня опять за ноги выволакивают наружу.
— На колени.
Я во дворе здания Совета, там же, откуда меня забрали больше года тому назад.
Толчок в спину.
— На колени! — вопит Киеран.
Клея нет. Тамзин и Меган стоят у кабины фургона. Киеран стоит надо мной, а я щурюсь на него снизу вверх. У него распух нос и синяк под глазом.
— Что-то ты медленно лечишься, Киеран.
Его ботинок взлетает в воздух, чтобы врезаться мне в лицо, но я успеваю упасть, перекатиться и вскочить на ноги.
Тамзин смеется.
— А он проворный, Киеран.
Киеран притворяется, что ему все равно, и отвечает:
— Ладно, теперь пусть они с ним возятся.
Я оглядываюсь и вижу двоих охранников, которые хватают меня за руки и уволакивают прочь, не говоря ни слова.
В здание Совета мы входим через деревянную дверь, идем по коридору, сворачиваем направо, потом налево, минуем внутренний двор, входим в другую дверь и опять сворачиваем налево. Тут мы попадаем в коридор, который я узнаю, и вот я уже сижу на скамье перед дверью в комнату для Освидетельствований.
Я залечиваю многочисленные царапины и ушибы.
Все почти как в старые добрые времена. Разумеется, приходится ждать. Руки у меня все еще в наручниках, за спиной. Я гляжу на свои колени и на каменный пол.
