Полное имя Ивана Денисовича — Иван Денисович Шухов, потрясно, хотя Денисович означает всего лишь «сын Дениса», и это все немного портит, зато показывает, что он обычный парень, такой, как все.
В России, если вы хотите поговорить с человеком, то не должны называть его только по имени, и все. Надо обращаться по имени и отчеству, например, так: «Передайте, пожалуйста, соль, Иван Денисович». А он тебе в ответ: «Многовато соли в рис кладете, Натан Маркусович».
А еще я часто думаю о Маркусе Акселевиче. Наверное, он тоже кладет в рис много соли. А еще сегодня я понял одну удивительную вещь. Мне нравится думать об отце, и я знаю, что, если бы у меня был сын, то мне нравилось бы о нем думать. Я часто думал бы о нем. Так что я знаю, что Маркус обо мне тоже думает.
В лесу хорошо и тихо, никаких собачников, да и людей-то нет вообще. Так здорово просто сидеть на месте и слушать, что происходит вокруг. Из леса доносится птичий щебет, но есть места, напоминающие глубокие «пещеры» пустоты и молчания, и мне нравится сидеть в этих пещерах.
Голова у меня здесь чистая и ясная. Никакого шума, как в клетке у Селии. Никакого шипения мобильных телефонов. Никакого треска электроприборов.
И, сидя в этих пещерах, я начинаю верить… Что я сбежал.
Сегодня я опять начал бегать. Селия была бы довольна, хотя бегаю я медленно, так что все-таки нет, довольна она не была бы. А еще я отжимаюсь. Но не дотягиваю даже до семидесяти. Понять не могу, как это я всего за несколько недель так потерял форму. Интересно, может быть, это из-за татуировок, может, это они так на меня влияют, хотя нет, скорее всего, дело просто в отсутствии еды. У меня буквально торчат ребра.
Темнеет. Еще один день подходит к концу.
Когда я был у Селии, дни летели, а годы ползли. Там я вставал с рассветом, делал физзарядку, потом работал по дому — дел всегда была масса, — потом отвечал на ее дурацкие вопросы, снова бегал, потом дрался, готовил еду, мыл посуду, запоминал имена ведьм, их Дары, даты и места, и не успевал я оглянуться, как пора было опять возвращаться в клетку. Теперь все наоборот. Часы еле тянутся, зато время, отделяющее меня от моего семнадцатилетия, убегает, как песок сквозь пальцы, а я сижу и смотрю, как оно уходит.
Как-то незаметно снова занимается рассвет. Раньше мне нравились утренние зори, но теперь каждая предвещает всего лишь еще один тягучий, зябкий день. Я только что вспомнил, что Иван начинал каждый свой день, дрожа от холода. Жаль, что у меня нет той книжки с собой. Знаю, что я все равно не смог бы сам ее прочитать, зато ее можно было бы держать в руках или засовывать под рубашку, поближе к груди.
