— Может. Мне тоже хрупкая надежда симпатичнее, чем прочный пессимизм. Но даже прочный пессимизм лучше статусной глупости. Искренне жаль, что в моем родном мире такой высокий процент идиотов. С циклопами в этом отношении проще: их проблемы расового статуса волнуют не больше, чем наших кошек… Кстати, вы заметили, что я ответил на ваш второй вопрос?
— Ну да. Корни — общие, отдельные проявления схожи. То есть, вы приехали изучать как бы… боковой побег Города.
Ри кивнул:
— Слишком утрировано, но в целом верно.
— А как Венский относится к идее общего предка?
Ученый пожал плечами:
— Вы должны его лучше знать, чем я. Мне показалось — Венский ни во что не верит, но ничего не отрицает.
— О, да. Академик из породы тех юных натуралистов, которые отрывают тараканам лапки, чтобы посмотреть на результат.
— Если бы он был чистым эмпириком, то не стал бы академиком.
— Не эмпирик, я не о том. Я вот о чем: если у него зародилась какая-нибудь идея, пусть даже бредовая, он костьми ляжет, но проверит ее. Понадобится — будет доказывать, что белое — это черное. И — если не аргументами, то глоткой — свое возьмет.
— Мне импонирует эта его черта. Вам — нет?
— Не знаю. Старик всегда прав, мы уже привыкли.
Я поднялся со стула:
— Спасибо за беседу. До завтра?
— Спокойной ночи, — кивнул Ри.
— Да, еще вопрос, не по теме, — обернулся я на выходе. — Где вы научились так хорошо говорить по-русски?
— На моей станции три четверти населения — русские. Между собой мы ведь тоже общаемся иногда, — улыбнулся биофизик.
Пока шел к своему номеру, совершенно ясно представилось: сейчас лягу — с перепоя начнет кружиться голова. Во рту появится пакостный привкус, потом накатит замогильное настроение, захочется уснуть навсегда. Последняя стадия усталости — когда организм уже плюнул на сон, озлобился и ждет случая покрепче досадить своему владельцу… короче, я не стал отпирать номер, развернулся и пошел к лифту.
Июль и ночью июль. Только ночью он добрее к сердечникам и пьяницам. Стараясь двигаться твердо (поскольку народ на улице еще разгуливал во всю), я отправился в сторону Восточного парка. Не знаю, на каких остатках воли получалось держаться целый вечер. Сейчас этих остатков хватало исключительно на то, чтобы не опуститься на ближайшую лавочку или бордюр. Если такое произойдет, дворники поутру отправят меня в контейнер вместе с окурками… Забрел в парк, прислонился к дереву, ощутил, как маленькие электрические иголочки рассыпаются по коже головы, и оттуда, от затылка, растекается по телу теплая слабость. Главное — глаза не закрывать, а то поведет.
