Он закрыл глаза. Руки сжались в кулаки. Он прижал их к вискам и несколько раз лихорадочно вздохнул. Почему он это сделал? Что с ним произошло? Почему, почему, почему он убил? Почему вообще убивают?
Он продолжал сидеть за столом, выкуривая одну сигарету за другой. Когда третья сгорела до конца, он встал и пошел к телефонной будке. Бросил десятицентовую монету, набрал номер и ждал, пока ответят.
— Это Катлетон, — сказал он. — Меня сегодня не будет. Неважно себя чувствую.
Трубку подняла одна из девушек в офисе. Она сказала, что очень сожалеет, но надеется, что Катлетон вскоре поправится. Он поблагодарил ее и повесил трубку.
Неважно себя чувствует! За двадцать три года, что он работает компании Барделла, он всего два раза пропускал работу по болезни, когда у него поднималась температура. Так что они должны верить ему. Он никогда не лгал и не увиливал от работы, его наниматели знали это. И все-таки ему было неприятно, что пришлось обмануть.
На обратном пути домой он купил «Дейли Ньюз», «Геральд Трибюн» и «Таймс». В «Ньюз» ему не пришлось долго искать статью, они тоже поместили ее на третьей странице и дали тот же текст и ту же фотографию. С «Таймс» и «Геральд Трибюн» было сложнее, обе газеты закопали статью об убийстве Уолдек глубоко во втором разделе, как будто это было какое-то незначительное событие. Он не мог этого понять.
Вечером он купил «Джорнал Американ», «Уорлд Телеграм» и «Пост». «Пост» поместил интервью с единокровной сестрой Маргарет Уолдек. Интервью было очень скорбное, Уоррен Катлетон плакал, когда читал его, проливая слезы в равной мере как по Маргарет Уолдек, так и по себе.
В семь часов он пришел к выводу, что обречен. Он убил и должен поплатиться за это жизнью.
В девять часов он решил, что может избежать наказания. Судя по статьям в газетах, у полиции не было никаких улик. Об отпечатках пальцев не упоминалось, к тому же он знал, что с него никогда не снимали и они нигде не зафиксированы. Стало быть, у полиции нет оснований связывать его с убийством. Если только его никто не видел, а он не припоминал, чтобы там могли свидетели.
В полночь он лег спать. Спал урывками, заново переживая все ужасы минувшей ночи — звук шагов, нападение, нож, кровь, свое бегство из парка. Последний раз он проснулся в семь часов, вырвавшись из ночного кошмара, весь в поту.
Если эти кошмарные сновидения будут преследовать его ночь за ночью, то жизнь теряет всякий смысл. Он не психопат, и понятия «хорошо» и «плохо» имеют для него принципиальное значение. Искупление в объятиях электрического стула казалось наименее ужасным из всех возможных наказаний. Теперь он уже не хотел скрываться. Он хотел освободиться.
