Мы с братом переглянулись.
– Да, тетка Маня. Ох, и красавица была, с большим чувством юмора!
– Он ее очень любил, а она его нет. Отец ушел на фронт, а здесь осталась какая-то воинская часть. И Маня влюбилась в одного из офицеров той части. И такая у них была любовь, что когда вернулся мой отец, он уже не мог добиться от Мани взаимности. Она ему говорила: «Я люблю тебя, Шурка, как брата, но пойми, Павел – это моя жизнь, я не могу без него и хочу выйти за него замуж. Шурка, Шурочка, ты мой братик». Вот такая безответная любовь была у отца. Когда Павел демобилизовался, они с Маней поженились и уехали в Челябинск. Отец еще какое-то время пожил в поселке, а потом уехал в Ульяновск, устроился на авиационный завод. Через какое-то время там произошла то ли авария, то ли диверсия, словом, стали всех проверять. Откопали в отцовской биографии, что он скрыл плен: был на оккупированной территории в плену или дезертировал? Начались допросы. Затем послали к вам запрос. Здесь уже расспрашивали Евгению Ивановну. А Евгения Ивановна и Маня, как рассказывал отец, не ограничились показаниями на месте, а поехали в Ульяновск и засвидетельствовали свои показания о том, что забрали папу из лагеря военнопленных, выдав за своего сына. Лечили его, а когда пришли наши войска, отец отправился с ними воевать. Все это было подтверждено. Также выяснили, что в плену отец находился два дня, поэтому его оставили в покое. «Вот так эти люди дважды спасли мне жизнь, – говорил отец. – В первый раз от плена, во второй – от советских лагерей». Вот он и попросил меня, когда я поеду на Кубань, найти и поклониться могилам Евгении Ивановны и Петра Федоровича, повидать их детей, если получится. И вот мы с сыном – он как раз окончил школу, сдал экзамены почти на «отлично» – заехали в Москву, отдали документы в МГУ и решили приехать сюда. Вы уж не обессудьте, что отвлекаем вас от дел, просто хотели познакомиться. Вот такой получился визит к вам…
Мы сидели и молчали. Я посмотрел на брата, брат посмотрел на меня:
– Помнишь Шурку?
– Да, помню, – ответил я.
Шурка был старше нас, грудь вся в орденах, за теткой ухаживал – «бегал», как мы это называли. А она, видите ли, влюбилась в Павла, хотя нам казалось, что Шурка был лучше, он был своим. Ну, влюбилась так влюбилась. А Шурка и в самом деле был нам как брат. Мы были маленькими и толком не знали, как он появился в нашей семье. Когда немцы ушли, вернулся отец, работал на спиртзаводе, и Шурка там работал после войны. И мы считали его своим: Шурка и Шурка.
