Кузька Власов предложил ротному:
– Нельзя ли, ваше благородие, кресты по очереди всем носить: неделю бы тот, неделю бы энтот или бахто в отпуск в деревню проедет – тому креста три на грудь во временное пользование. Справедливо бы было, ей-богу! Я первый…
Штабс-капитан Дымов хохотал до слез. Кузька получил за эту выходку Георгия четвертой степени.
* * *
Немцы стальным клином врезались в наш фронт. Прорвали.
Отступаем «без заранее обдуманного намерения».
Иногда отходим в полном порядке, иногда бежим, куда глаза глядят, не слушая команды, не считаясь с направлением.
Говорят: другие наши армии наступают. Кому-то придется скоро «выравнивать фронт».
От сильного толчка в лоб мы потеряли равновесие и стремительно катимся назад. Штабы мечутся лихорадочно.
Преподавая нам в Петербурге искусство побеждать, ротный говорил, что немецкая кавалерия тяжела, малоподвижна и не опасна в бою. Видимо, он не совсем точно был информирован на этот счет.
Не успеем мы передохнуть и выпить по кружке чая после утомительного сорокакилометрового перехода, как летит ординарец из штаба бригады с грозным предостережением:
– Неприятельская кавалерия с фланга.
Встряхиваем пропотевшие кольца скатанных шинелей и, напрягая остаток сил, убегаем от флангового удара.
У меня стерты ноги. Грязные пропотевшие портянки прилипают к лопнувшим мозолям, пот и грязь разъедают мясо.
А идти – иногда бежать – нужно. И хождению этому по полям, по болотам и оврагам ни конца, ни краю не видно.
– До морковкина заговенья проходим! – уверенно говорят солдаты.
Конец бывает в каком-либо деле, в работе. Мы же занимаемся «спасением» Отечества, играем в чехарду в европейском масштабе.
* * *
Отступаем.
Сзади непрерывно вспыхивают кроваво-красные зарницы орудийных выстрелов.
Измученные голодом и бессоницей, овеянные запахом крови мы бредем без всякого направления.
Кругом, куда хватает глаз, мертво.
Уныло бегут по бокам бескрайные дали.
Понурые, изглоданные, исщербленные, изувеченные снарядами, невспаханные серо-зеленые поля.
Сломанные, опрокинутые двуколки, дрожки, тарантасы, брички с военным грузом, со всяческим домашним скарбом.
Гниющие трупы людей, лошадей с выкатившимися из орбит глазами, с раскоряченными ногами, с согнутыми подковой шеями, со сведенным в саркастическую гримасу оскалом обнаженных зубов.
Тысяча беженцев, смытых с насиженных мест всеобщей паникой, ураганным огнем двенадцатидюймовок, согнанных приказами командующего, казацкими пиками и нагайками, голодом, плетутся вперемежку с войсками.
